Такая долгая жизнь. Записки скульптора

И тогда я решил пойти на принципиальное изменение, которое само напрашивалось: решил просунуть между двумя плащ-палатками опущенную руку, держащую винтовку. Сразу же задний фасад преобразился. Появилась необходимая выразительная деталь. Казалось бы, не очень большое изменение, но все же потребовалось соорудить железный каркас, вылепить руку, держащую винтовку, и, наконец, вылепить саму винтовку — наиболее занудливое занятие. Все это заняло много времени. Поздно ночью я вернулся домой и лег спать. Естественно, что у меня не было возможности позвать моего постоянного эксперта — Васю Стамова.

Я долго не мог заснуть, ворочался, вызывая недовольство Вики, волновался, думая о предстоящем худсовете. Надо сказать, несмотря на то что я сделал бесконечное количество памятников, надгробий, выставочных работ, каждый раз, ожидая худсовет, выставком или заказчика, я волнуюсь, как школьник перед сдачей экзамена, к которому не успел как следует подготовиться. И вдруг, уже засыпая, я с ужасом понял, что у меня получилось на памятнике: три руки, поднятые вверх с оружием, три руки спереди держат головные уборы, а еще одна рука с винтовкой оказалась сзади. И эта рука — седьмая. Меньше — куда ни шло, все-таки война. Но больше…

Времени исправить ошибку у меня не оставалось: надо было убрать железный каркас, восстановить складки, привести в порядок после этой работы мастерскую. И тогда я прибег к приему, которым пользуются иногда живописцы, сдающие халтуру заказчикам. Чтобы отвлечь внимание от недостатков, они где-нибудь в нижнем углу портрета или натюрморта рисуют зеленую собаку.

— А это что за собака? — удивляется заказчик.

Художник начинает объяснять «творческий замысел», долго сопротивляется, но в конце концов обещает замазать собаку. Заказчик с удовлетворением подписывает протокол о приемке работы, и все стороны, довольные, расходятся. Следуя этому мудрому принципу, я рано утром перед приходом комиссии опустил ухо у одного солдата сантиметра на три ниже другого. Только я слез с лесов и убрал доски, которые мешали смотреть памятник, в мастерскую пришла комиссия — человек пятнадцать — двадцать.

Комиссия внимательно выслушала мое объяснение. Я раза три прокрутил станок, на котором стояла скульптура, и стал с ужасом ждать, что скажут члены комиссии. Общее мнение было крайне положительным, но все выступающие в один голос говорили:

— Все хорошо, но неужели Вы не видите, что одно ухо надо поднять?

Я обещал исправить «ошибку». И только Стамов подошел ко мне в конце заседания и, хитро улыбнувшись, тихонько сказал:

— Ухо — ерунда! Не забудь убрать седьмую руку.

Он, как всегда, все понял.

Лев Богомолец, Лаборант Леман и Тито Ромалио

Лев Богомолец родился в январе 1911 года. Его мастерская на третьем этаже. Там же он и живет после того, как решил уйти от жены. Поскольку квартира его находилась в этом же доме, ему не пришлось уходить очень далеко: он просто перешел через двор из жилого корпуса в корпус мастерских. В то время ему было лет семьдесят пять.

Холостым он оставался недолго. Через пару месяцев в его мастерской появилась молодая хорошенькая девушка лет на пятьдесят моложе Левы. Молоденькие девушки сменяли одна другую. Любили его, ухаживали за ним, да и он отвечал им взаимностью. Так продолжается до сих пор. Разница в возрасте с последней — лет шестьдесят. Но это еще не рекорд.

Долгое время в институте имени Репина на доске, где были помещены фотографии старейших работников института, висела фотография Лемана — лаборанта искусствоведческого факультета. Маленький длинноволосый швед, похожий на гнома, разносил по аудиториям эпидиаскопы, стулья и выполнял любую работу, о которой его просили. Внизу под фотографией стояло: «Родился в 1754 году».

Когда у него было хорошее настроение, он с удовольствием вспоминал, как он позировал Карлу Брюллову, о восстании Пугачева, свидетелем которого он был. На войну 1812 года его не взяли по возрасту — был слишком стар. Самое удивительное, что в 1926 году он женился третий раз и у него родилась дочь. По моим подсчетам, ему было сто семьдесят два года. А мы говорим — Богомолец! Потом появилась статья в журнале «Крокодил», где Лемана назвали жуликом. Он обратился к врачам, и те провели экспертизу. Я видел заключение экспертизы. Там было сказано, что Леману действительно больше ста лет. На сколько больше, сказано не было.

В свободное от лаборантских забот время Леман позировал студентам-живописцам. За позирование в одетом виде платили шестьдесят копеек за час, обнаженным — по рублю. В первые послевоенные годы некоторые студенты, для того чтобы немного добавить к грошовой стипендии, позировали на «постановках» в мастерских. Я тоже позировал на фигуру Шостаковича для дипломной работы скульптора Черницкого. Он пригласил меня не потому, что я был чем-то похож на Шостаковича, а только из-за того, что у меня, пожалуй, единственного, был более или менее приличный костюм, чудом сохранившийся с довоенных лет. Остальные ребята донашивали гимнастерки, отцовские пиджаки, телогрейки.