Такая долгая жизнь. Записки скульптора

Мы ехали вдоль старинных, но исправно работающих шлюзов и через некоторое время добрались до Шексны, в которую впадал канал.

В некотором отдалении от поселка стояли четыре деревянных одноэтажных домика. В одном из домиков нас и разместили, вручив ключи. В доме была одна комната, туалет и кухня с набором грязной посуды. Но главным для нас были четыре кровати, стоявшие вдоль стен комнаты. Возле умывальника висело единственное грязное полотенце. Когда я получил у сторожа одно чистое полотенце на четверых, он, увидев мое замешательство, спросил:

— А может, тебе надо два?

Я согласился на два.

— Для чего этот дом? — поинтересовался я.

— А, начальство сюда с бабами приезжает. Переночуют и уезжают.

Мы не были начальством, но были со своими «бабами». И приехали только переночевать, так как утром за нами должна была приехать санитарная машина.

По дороге в Белозерск заехали в Ферапонтов монастырь. Он был весь в лесах. Внутри, куда нас пустили по нашим членским билетам Союза художников, работали над реставрацией фресок студенты художественных вузов. Через леса нам удалось кое-что рассмотреть. Не помню, на каком транспорте мы добирались до Белозерска: помню, ехали по местам, где Шукшин снимал «Калину красную». Потом по какому-то длинному, идущему зигзагами через озеро деревянному мосту подъехали к Огненному монастырю на остров, где находилась колония особо опасных преступников.

Особо опасные преступники в полосатых одеждах и шапочках водили грузовики, что-то ремонтировали в монастыре и вели себя исключительно мирно.

Начальник лагеря, полный молодой майор, бывший москвич, как оказалось, в детстве пел вместе с Сережей Цигалем в хоре, мечтал вернуться в Москву. Он рассказал, что самое страшное здесь мес то — лес, в котором и работают заключенные: сплошные болота, мошкара, комары. Молодые охранники, как правило, первого года призыва не выдерживают: либо дезертируют, либо стреляются. Из-за этого перевод майора в Москву в Военную академию все время откладывается.

И наконец — Белозерск. Город, где главным героем был Сергей Орлов. Если музей Николая Рубцова в Вологде, большой двухэтажный дом, напоминал Выставку достижений народного хозяйства, то музей-квартира Орлова в Белозерске, симпатичный маленький домик, где жил поэт, производил приятное впечатление.

В Белозерске нас встретила вдова Сергея Орлова Виолетта, с которой, конечно же, была дружна Мирель. Только круг друзей Мирели требует издания толстой телефонной книги: это и Виктор Некрасов, и дети Есенина, и одна из первых жен Евтушенко, впрочем, как и сам Евтушенко… И все ее зовут, и со всеми многие годы она поддерживает дружеские отношения.

В центре Белозерска стоит памятник: бюст Сергея Орлова работы ленинградского скульптора Василия Астапова — тоже поэта и тоже солдата. Он всегда восторгался поэзией Орлова. От него я впервые услышал знаменитую строчку Орлова: «Его зарыли в шар земной…»

Вика и Цигаль искупались в холодном Белом море.

Купаться во всех морях мира — вообще вид спорта у Цигаля. Так, при мне он купался в Северном море, когда мы были в Англии, в Средиземном — в Италии, в Балтийском — в Эстонии, когда мы ездили рисовать рыбаков и откуда он привез кучу набросков, а я — кошмарный радикулит.

На причале в Белозерске мы с Цигалями расстались: они отправились теплоходом прямо в Москву, а мы другим теплоходом — в Череповец.

За время нашей продолжительной и непростой в бытовом отношении поездки у нас не возникало ни малейших поводов для раздражения. Чувство юмора оказалось лучшим способом не обращать внимания на всевозможные неудобства и недоразумения. И хотя этот рассказ о поездке на Север выпадает из характера моих записок, мне захотелось вспомнить еще один эпизод из нашей многолетней дружбы с этой замечательной семьей. Особо хочется рассказать о жене Виктора, Мирели. Она, дочь знаменитой писательницы Мариэтты Шагинян, удивительная женщина, которую все знакомые и друзья обожают за доброту, легкий характер и гостеприимство.

Жизнь ее сложилась так, что в детстве и юности ей посчастливилось благодаря матери встречаться с самыми известными писателями, художниками и режиссерами. Она дружила с детьми Мейерхольда и даже жила у них какое-то время дома, ее портрет писал Дейнека — он и сейчас висит у них дома. Она до последних дней навещала больную М. С. Волошину. Виктор Некрасов посылал ей открытки из вынужденной эмиграции. Один только архив, которым сейчас занимается дочка Лена, представляет громадную ценность.

И вот, несмотря на такое окружение в детские и юношеские годы, Мирель осталась милой, очаровательной женщиной, аккумулируя благодаря своим человеческим качествам все новых и новых друзей.

Кого мы только не встречали у них на Арбате — и Шмаринова, и Евтушенко, и разных дипломатов из Москвы и Африки… Всех не упомнишь.

Мирель — удивительно талантливый живописец, влюбленный в Африку. Она побывала, по-моему, во всех странах Африканского континента и каждый раз привозила оттуда массу удивительных этюдов и законченных картин. Эти произведения вошли сейчас в большую монографию о ее творчестве.