Такая долгая жизнь. Записки скульптора

И хотя нашей дружбе с Цигалем не предшествовали драматические коллизии, мне кажется, и здесь судьба сыграла свою роль. Стоило мне подумать, что именно с таким человеком мне хотелось бы дружить, как через некоторое время мы попали в группу художников, отправлявшихся туристами в Англию. Перед этим меня вообще не выпускали за границу.

Это случилось после поездки в Финляндию в 1955 году, когда я еще с двумя туристами из группы — соблюдая, правда, все нормы — пошел в гости к одному финскому скульптору. Мне очень хотелось показать ему, что я тоже свободный человек и могу ездить за границу. В Ленинграде он и такие, как и Щекочихина-Потоцкая, очень удивлялись, что я не был в Италии и вообще нигде не был. Я же оправдывался тем, что еще не объехал весь Советский Союз. После визита к нему в Финляндию меня перестали пускать за рубеж. И вдруг разрешили в Англию, и еще, как оказалось, вместе с Цигалем.

Это была группа художников и искусствоведов. Было необыкновенно интересно и весело. Как только экскурсионный автобус останавливался возле какого-то лондонского музея или где-нибудь в Шотландии у очередного озера, из него высыпались художники с альбомами и мольбертами. Надо было посмотреть музей и успеть сделать наброски.

Самые острые и интересные зарисовки были у Цигаля и Анатолия Кокорина. Кокорин мгновенно расставлял маленький табурет с брезентовым верхом и делал точные быстрые наброски. Сначала он рисовал двухэтажные автобусы, которые нам были тогда в диковинку, или симпатичные стада баранов, пасущиеся на аккуратных английских полях.

К концу поездки в альбоме Кокорина начали появляться двухэтажные бараны, трехэтажные автобусы, а в конце концов он изобразил оживленную лондонскую улицу, наполненную многоэтажными автобусами и стадом кентавров, у которых передняя часть как бы принадлежала баранам, а задняя напоминала современный лимузин. Этот рисунок был вывешен в кают-компании теплохода «Эстония», на котором мы возвращались в Ленинград.

Кому-то пришла в голову мысль устроить прощальный вечер с балом-маскарадом. Кокорин соорудил чалму из мохнатого полотенца, надел дамский купальный халат и подпоясался широким красным шарфом — он был султаном. На лице он нарисовал себе усы и жидкую бороденку. Меня Кокорин одел одалиской. Для этого он обнажил меня до пояса, нацепил лифчик, одолжив его у какой-то из наших дам. Лифчик набили зубными щетками, мыльницами, недоеденными булочками, оставшимися от завтрака. На голову я водрузил красный пластмассовый абажур, напоминавший турецкую феску. Абажур был куплен мною в магазине «Маркс и Спенсер». Три таких абажура до сих пор висят у меня на даче.

Из-под фески спускался темный платок, закрывавший лицо. Вместо керамического сосуда я поставил на плечо обыкновенный стеклянный графин, который обычно стоит на столе президиума во время заседаний.

Нас с Кокориным никто не узнал. Мы изобразили какой-то восточный, как нам казалось, танец и завоевали первый приз — бутылку шампанского, которую мы на зависть присутствующим распили с капитаном теплохода и с членами жюри. Я думаю, что первую премию мы завоевали в большой степени из-за того, что членом жюри был свой человек — Виктор Цигаль. Эта поездка и послужила началу нашей многолетней дружбы.

С тех пор прошло сорок лет. Подружились не только мы, но и наши жены и дети. Мы много вместе путешествовали. И если удовольствие от знакомства с чем-то новым является целью поездок, то для меня особой радостью была возможность общения с умным веселым Витей и его женой — прекрасной художницей и обаятельным человеком Мирэлью Шагинян.

Витя влюблен в искусство. Если я читаю все, что попадет под руки, то он — только монографии о художниках. Он знает все о старых мастерах, может по памяти нарисовать, как висят хвосты всех лошадей на памятниках Вероккио, Донателло и, наверное, всех других конных статуй. Рисует он блестяще. Как-то мне захотелось к юбилею Гранина, только что вернувшегося из Австралии, вылепить кенгуру с головой Гранина. Юбилей приближался, изображение этого забавного животного мне нигде не попадалось, а по памяти вылепить нечто похожее на кенгуру мне не удавалось. И тогда Цигаль, который, как я полагаю, тоже встречался с кенгуру не каждый день, не задумываясь, нарисовал того в нескольких поворотах и ракурсах.