Такое долгое странствие

Чертов лицемер, подумал Густад. Во время последней встречи был злобным и свирепым, как кобра, распустившая капюшон, а сейчас – слащавый и притворно-благодарный. Комедиант проклятый.

– Надеюсь, ваша и майора нужда в моей дружбе на этом закончилась.

Гулям вздохнул и развернул газету.

– Видели это сегодняшнее сообщение из Дели? Про Билибоя. – Любопытство взяло верх над обидой Густада. – Смотрите, – продолжал Гулям, – как на него ополчились. За три дня три судьи отказались от его дела. – Он сердито скомкал газету. – Поверьте мне, тут замешаны люди с самого верха.

Паршивец прав. Происходит нечто странное.

– Майор Билимория лгал мне с самого начала. Как я теперь могу верить или не верить во что бы то ни было? Кому я вообще могу доверять? Вам? Газетам?

Гулям снова изобразил обиду.

– Прошу вас, мистер Нобл. Все не так, как кажется. Его поймали в ловушку люди, которые на самом верху. – На лице Густада появилось презрительное выражение. – Но что ранит его больше всего там, в тюрьме, так это не вражеские выпады, а то, что лучший друг считает себя преданным им. Вот почему он хочет увидеться с вами и все объяснить.

– Что? Но вы же сказали, что он в тюрьме.

– Все можно устроить. Если вы согласитесь поехать в Дели.

– Это невозможно. У меня нет отпуска, моя дочка болеет, а кроме того…

Гулям сунул руку во внутренний карман.

– Вот, он вам написал. Прочтите, пожалуйста.

Густад открыл конверт.

Мой дорогой Густад,

с чего начать? Все пошло не так, как предполагалось. Совершенно не так. И я чуть не навлек на тебя беду. Сможешь ли ты простить меня?

У меня осталась только одна, последняя, просьба. Бесстыдно с моей стороны даже упоминать слово «просьба», но я прошу тебя приехать в Дели, чтобы я смог объяснить тебе, что случилось. Это долгая, запутанная история, и ты не поверишь словам, написанным на бумаге, потому что я и раньше писал тебе слова, которые помимо моей воли обернулись ложью. Пожалуйста, встреться со мной. Я хочу, чтобы ты все узнал и понял, и мечтаю услышать из твоих собственных уст, что ты простил меня.

Гулям Мохаммед все устроит. Пожалуйста, приезжай.

С любовью,

твой друг Джимми.

Густад сложил письмо и сунул его в карман.

– Вы поедете? – спросил Гулям.

– Однажды он меня уже обманул.

– Вы делаете ошибку, он действительно остается вашим другом. Но ненадолго, если враги с ним расправятся.

– Бросьте вы. – Лицедей чертов. Он скажет что угодно, лишь бы уговорить меня.

– Нет, это правда. Без преувеличения. Если бы вы хоть раз столкнулись с этими людьми, вы бы поверили. Пожалуйста, поезжайте.

– Ладно, я подумаю, – ответил Густад только затем, чтобы избавиться от навязчивых уговоров.

Вечерний воздух был густым, удушающим, как присутствие этого негодяя, и пах так, как пахла черная стена до того, как за нее принялся художник. Канализационная система опять переполнилась, слышалось нескончаемое бурление вредоносных и зловонных газов. Интересно, подумал Густад, оказали ли какой-нибудь эффект жалобы в муниципалитет, поданные доктором Пеймастером, владельцами магазинов, проститутками и механиками? Задержав дыхание и только изредка, по необходимости, делая как можно более поверхностный вдох, он ускорил шаг, чтобы поскорее миновать это место.

Когда он подошел к дому, Темул ждал во дворе.

– ГустадГустадоченьважноеписьмо.

Письмо было от владельца дома, он благодарил арендаторов за то, что они подписали петицию против расширения дороги, и обещал держать их в курсе относительно судебного процесса. Из тридцати экземпляров Густад взял один и велел Темулу раздать остальные. При том, с какой скоростью работают наши суды, мы успеем состариться и умереть к тому времени, когда будет вынесен вердикт, подумал он. И слава богу.

II

За оставшиеся дни октября состояние Диншавджи не улучшилось. Казалось, он все больше скукоживается в своей больничной кровати. Его руки, ноги, шея, лицо – все ссохлось, кроме глыбы в животе, этого зловещего бугра, вздымавшегося под простыней, да ступней двенадцатого размера, торчавших вертикально, словно близнецы несли караул в изножье его постели.