Такое долгое странствие

– Не стоит благодарности, яар, – улыбнулся тот. – Ерунда.

Но лишь на следующий день, когда Диншавджи уничтожил все следы фиктивного счета, Густад узнал правду. Перед обедом Диншавджи потерял сознание и был срочно увезен в «Парси дженерал». Мистер Мейдон отправил посыльного к его жене и разрешил Густаду сопроводить его в больницу. Когда «Скорая» под вой сирены мчалась по улицам, Диншавджи пришел в себя.

– Все в порядке, Диншу, все будет хорошо, – сказал ему Густад. – Твою жену уже известили, она приедет прямо в больницу.

– Мой домашний стервятник, – слабо улыбнувшись, произнес Диншавджи. – Да благословит ее бог, она сразу прилетит.

«Скорая» маневрировала в потоке движения, порой почти останавливаясь в пробках, и встревоженный Густад начинал ругаться. Он посмотрел на лицо Диншавджи и заметил, что теперь, когда он лежал, обвисшая под его подбородком кожа двумя валиками опала вдоль горла.

Диншавджи снова открыл глаза.

– Теперь ты знаешь, почему я так торопился. Я понимал, что у меня осталось не так много дней. Поэтому начал изымать по три пачки, чтобы успеть закончить дело, пока не стало поздно. – Густад взял его ладонь обеими руками. Говорить он не мог, в горле стоял ком. Ладонь была холодной и очень гладкой.

Когда «Скорая» добралась до «Парси дженерал», жены Диншавджи там не было.

– Страшные пробки, – бодро объяснил другу Густад. – Должно быть, Аламаи застряла в одной из них.

Он оставался с другом, пока в мужской палате не нашли свободное место и не были выполнены все формальности. Это была та же палата, в которой Диншавджи лежал полгода назад.

Диншавджи торопил его вернуться в банк.

– Иначе Мейдон начнет вышагивать взад-вперед, недовольный тем, что мистер Нобл так долго не возвращается.

– Забудь про Мейдона. Я не уйду, пока врач тебя не осмотрит.

– В этом нет необходимости, яар. Для меня это место – все равно что дом отдыха. – Он лукаво подмигнул, как делал это до жалобы со стороны Лори Кутино. – Тут у меня все удобства и развлечения, какие только можно себе представить. – И он тихонько, безбожно фальшивя, пропел:

Посели меня, Боже, в больничке,
Где игривы и стройны медсестрички,
Полногруды, прекрасны,
Но с порога уж ясно:
Пациентов тут лечат ужасно…

Густад рассмеялся.

– Ш-ш-ш! А то услышат и зададут тебе жару. Эти люди не умеют ценить творчество Поэта-лауреата. Знаешь, какой у них любимый способ досаждать пациентам?

– Какой?

– Когда ты просишь принести судно, они заставляют тебя терпеть, пока тебе не станет невмоготу.

Диншавджи начал давиться от смеха, придерживая живот в том месте, где он болел.

– Аррэ, пусть только попробуют проделать такое со мной. Я просто перестану сдерживаться – др-др-др. Прямо в постель. Вся больница провоняет насквозь. Так у них будет еще больше работы.

Они еще посмеялись, потом Густад пожал руку другу и ушел, оставив в регистратуре рядом с телефоном Аламаи и номер мисс Кутпитьи – на всякий случай.

Он не спешил возвращаться в банк. Лужайки больничной территории ярко освещало солнце. Он нашел скамейку на аллее между клумб. В цветах порхала бабочка. Прежде чем она улетела, он успел рассмотреть блестящий оранжево-черный узор на ее крыльях. «В коллекции Сохраба была точно такая. Он говорил, что она называется монарх. Отлично помню, как он поймал ее. После дождя, в Висячих садах. Все вокруг было в цвету. Предыдущим вечером Сохраб был чрезвычайно взволнован, строил планы. А в саду, со своим самодельным сачком, оробел. Но в тот день он поймал пять бабочек. Первой был тот самый монарх. Когда Сохраб достал его из своей жестяной банки пинцетом, его усики были поломаны, тельце искалечено». Облако печали опустилось на лицо Сохраба, когда он увидел эту изуродованную бабочку, и Густад понял, что это увлечение у сына ненадолго.

«Интересно, помнит ли что-нибудь из этого Сохраб? Думаю, очень мало. Сейчас. Но настанет день, когда он вспомнит все, в мельчайших подробностях. Как вспоминаю теперь я своего отца. Воспоминания, они всегда приходят уже после окончательной утраты».

Бабочка вернулась, планируя на легком ветерке. Он наблюдал за ней, пока она не превратилась в маленькую крапинку, а потом и исчезла совсем.

IV

Упав на раскаленные угли, два кусочка квасцов спеклись в один шарик. Вязкий шарик пузырился и пенился на поверхности углей, издавая шипящий и булькающий звук. Рошан с интересом наблюдала, пока угли не остыли, перестав светиться красным, и бурная активность квасцов не прекратилась.

– А теперь – обратно в постель, – сказала Дильнаваз. – После этой молитвы ты должна почувствовать себя лучше. – Она с любопытством и опаской осмотрела белую форму, которую принял спекшийся кусок квасцов. Как зловеще он лежит на углях. Воплощение зла. Легкий и хрупкий, он легко отделился от углей. Как печенье хаари от противня, думала Дильнаваз, пряча его в бумажный пакет и как бы запирая в нем тайную силу, вредящую ее ребенку.

Мисс Кутпитья пришла в восторг от результата.