Такое долгое странствие

Ровными рядами здесь были выложены пальцы, кисти рук, плечи, руки (с пальцами), коленные чашечки, ступни, бедра и изувеченные ноги. Кисти и ступни разделялись на правые и левые и по размерам – на детские и взрослые. Черепа, глаза, носы, уши и губы лежали отдельно от конечностей и пальцев. Целые женские и мужские восковые фигурки тоже имелись. Все было здесь в соответствии с каталогом, озвученным таксистом, – отделы и подотделы конечностей и торсов, организованные согласно человеческой анатомии.

Перед мысленным взором Густада промелькнула картина приемной Мадхиваллы-Костоправа: свисающие конечности, безжизненные и беззащитные, как эти, вылепленные из воска. Его левое бедро резко отозвалось забытой болью. Он провел ладонью по лбу и посмотрел на Малколма, словно прося его помочь сориентироваться в этом восковом мире – незавершенном мире мадам Тюссо, подумал он.

– Видишь ли, – объяснил ему Малколм, – страдающие люди приходят к Богородице Нагорной и жертвуют ей ту часть тела, которая у них болит. Считай это ремонтной мастерской. Матерь Мария – механик для всех страждущих. Она чинит все. – Такое земное сравнение заставило Густада благодарно улыбнуться. Ремонтная мастерская, да, это хорошо. Вроде тех, что работают на улице доктора Пеймастера. – Некоторые люди поступают по-другому, – продолжал Малколм. – Они сначала приходят и просят Богородицу об исцелении, обещая вернуться и пожертвовать ей соответствующую часть тела, когда та выздоровеет. Но по мне, так в этом нет никакого смысла. Если у тебя сломались часы, как часовщик сможет их починить, если ты их ему не отдашь? – Умозаключение было неоспоримым. Даже дородная хозяйка тележки кивнула в знак согласия. – А еще, – добавил Малколм, – это слишком похоже на торг, тебе не кажется? Я полностью доверяю Деве Марии, поэтому плачу вперед. – Женщина на табуретке затряслась, но трудно было сказать, от веселья ли или от чего другого, потому что лицо у нее оставалось совершенно бесстрастным.

Малколм взял с прилавка торс девочки и передал Густаду.

– Это за Рошан. А теперь – для твоего друга, который в больнице. Если рак уже распространился, то лучше, наверное, взять тело целиком. – Он указал на мужскую фигурку в последнем ряду. Женщина в черном неохотно оторвалась от своей табуретки. – Кто еще?

Поколебавшись, Густад ответил:

– А может Дева Мария помочь с головой? Я имею в виду – вправить мозги. Человеку, у которого они съехали набекрень.

– О да, думаю, Сохрабу это определенно поможет. – Малколм выбрал мужскую голову. – Ну а как насчет твоего бедра?

– Нет-нет, оно в порядке.

– Чушь собачья. Сегодня утром один ты хромал на всем рынке, я сам видел. Давай, не робей. – Дородная женщина, качнувшись на своей табуретке, наклонилась и из-за тележки посмотрела на Густада, наметанным глазом измеряя его габариты, после чего выбрала нужную ногу. – Отлично, – сказал Малколм. – Увидишь, как это помогает. Кто еще? – Густад подумал о Джимми, о его умоляющем письме, о тех ужасах, которые описывал Гулям Мохаммед. О врагах Джимми, желающих избавиться от него…

– Ну что, есть еще кто-нибудь?

– Нет. Больше никого.

Дородная женщина подсчитала общую стоимость.

– Жертвоприношение сработает, только если заплатишь ты сам, – сказал Малколм. – Мои деньги для этого не годятся.

– Конечно. Естественно.

– А теперь четыре свечи, – сказал Малколм, переходя к другой тележке. – Я всегда покупаю у обоих, чтобы было по-честному.

Густад расплатился, и они вошли в переполненную церковь. Верующие со своими жертвоприношениями медленно продвигались к алтарю. От дуновения потолочного вентилятора вуаль какой-то женщины, стоявшей рядом, скользнула по лицу Густада. В плоских металлических подносах ярко горели сотни свечей. Их совместное сияние озаряло храм оранжевым светом. На свечных подносах теснились бесчисленные конечности и фигурки – восковая вселенная, молящая за страждущих на земле. Жар от свечей постепенно лишал жертвенные фигурки их изначальных форм. Повторяя действия друга, Густад преклонил колена, потом Малколм жестами показал ему, что восковые покупки нужно поставить на поднос и зажечь свечи. Однако найти хоть крохотное свободное местечко в этом нескончаемом обжигающем пламени было трудно. Малколм оглянулся – не видит ли кто – и тыльной стороной ладони быстро смахнул несколько уже наполовину сгоревших свечей. Настоящий пинг-понговый бэкхенд, отметил Густад и шепотом спросил:

– А так можно?

– Все нормально, – ответил Малколм. – Потом кто-то сделает то же самое с твоими свечами. Важно их зажечь. – Он обратил внимание Густада на главную статую. – Это та самая статуя, которую нашли рыбаки.

Статуя была задрапирована в богатые, расшитые золотом покровы; в зареве свечей сверкали камни, казавшиеся драгоценными и полудрагоценными.

– А эти облачения они тоже нашли?

– Нет, они были сделаны гораздо позднее, на пожертвования.

«Интересно, во что же была одета статуя, когда ее выбросило на берег?» – мысленно поинтересовался Густад.