Такое долгое странствие

Аламаи заняла Густаду место в первом ряду, перед мраморным помостом. Мистер Мейдон прошел вперед вместе с ним, чтобы выразить ей соболезнование. Она поблагодарила и представила ему Нусли.

– Диншавджи лелеял надежду, что когда-нибудь, перед его уходом на пенсию, Нусли начнет работать в банке рядом с ним. Увы, теперь – слишком поздно, – сказала она, закладывая первый камень в основу своих планов относительно Нусли.

Она решила, что будет целесообразно усадить мистера Мейдона в первом ряду, и предложила ему место Нусли, который, надо отдать ему должное, беспрекословно передвинулся дальше. В своем белом дагли и темно-бордовой молельной шапочке этот мальчик-мужчина ничем не отличался от остальных собравшихся, пока дустурджи не подал знак начать ритуал с собакой. К одру подвели специальную собаку, чар-чассам[277], со сверхъестественными глазами, которая принимала на себя нашу[278], зло смерти, и помогала силам добра. Нусли вытянул шею и, поднявшись со стула, стал глазеть на нее, как ребенок, который первый раз в жизни видит такое животное. Потом начал причмокивать губами, как будто посылая ей поцелуи, и прищелкивать пальцами, чтобы привлечь ее внимание.

Впрочем, никто даже не посмотрел на Нусли, потому что, когда собака молча обошла одр, обнюхав его, и вышла, Аламаи вдруг встала, воздела руки к небу и взвыла:

– О, собака! Издай хоть какой-нибудь звук! О, Парвар Дегар! Неужели она не залает? Значит, это окончательно? О, мой Диншу, теперь ты точно меня покинул!

Женщины, сидевшие поблизости, бросились утешать ее. Густад и мистер Мейдон с радостью отодвинулись подальше, явно испытав облегчение оттого, что им ее успокаивать не придется. Густад покачал головой, глядя на столь жалкое зрелище, тем более жалкое, что Аламаи, как выяснилось, неправильно понимала смысл ритуала. Бедная Аламаи, с ее современными убеждениями и путаницей в традиционных представлениях.

Женщины удерживали ее от попыток броситься на одр, повиснув у нее на руках и стараясь усадить обратно. Разумеется, если бы долговязая тощая Аламаи действительно хотела это сделать, она легко вывернулась бы из-под рук четырех, а то и пяти удерживавших ее женщин. Но она внезапно обмякла и плюхнулась на стул. Женщины обнимали ее, хлопали по щекам, поправляли на ней сари и шептали всякие утешительные слова.

– Такова воля Божья, Аламаи, такова воля Божья!

– Что мы можем сделать против Его всемогущих планов?

– Успокойтесь, Аламаи, пожалуйста, успокойтесь – ради Диншавджи. Иначе ему будет трудно перейти на Другую Сторону.

– Воля Божья! Воля Божья!

– Спокойно, спокойно, Аламаи! Слезы делают тело очень тяжелым. Как они смогут его нести?

– Божья воля, Аламаи, Божья воля!

Дустурджи терпеливо ждал, когда восстановится тишина, потом приступил к чтению Ахунавад Гаты, а за ней, без перерыва, других молитв. В заключение Аламаи пригласили бросить ладан и сандал в огонь в афаргане[279]. Все неотрывно смотрели на нее, женщины были начеку, готовые в любой момент снова ринуться на ее усмирение. Но теперь она была совершенно спокойна.

После того как все члены семьи и родственники отдали последние поклоны, к одру потянулись остальные присутствовавшие, чтобы исполнить ритуал sezdoe[280]. Пока они кланялись и трижды касались земли, в комнате внезапно потемнело. Солнечный свет, проникавший в молельный зал, загородили четыре тени. Прибыли насусалары. Они стояли в дверях, ожидая момента, когда можно будет нести носилки в Башню, к колодцу стервятников.

Настала очередь Густада. Он внимательно посмотрел в лицо Диншавджи и поклонился три раза. «Хотел бы я быть одним из этих четверых. Конечно, Диншу предпочел бы, чтобы его несли друзья. Глупый обычай – профессиональные носильщики. К тому же к этим бедным людям относятся как к изгоям, неприкасаемым».

Обряд прощания закончился. Насусалары, с головы до ног во всем белом, в том числе в белых перчатках и белых парусиновых туфлях, вошли внутрь. Люди расступились, давая им широкий проход, опасаясь ненароком соприкоснуться с ними. Лицо Диншавджи закрыли, и железные носилки вынесли из молельного дома.

Снаружи, сделав несколько шагов, насусалары остановились. Они ждали мужчин, которые захотят присоединиться к процессии. К колодцу стервятников доступ имели только мужчины. Женщины выстроились на веранде.

– Густад, пожалуйста, – обратилась к нему Алалами, – сделайте кое-что для моего Диншу. Возьмите с собой наверх Нусли. Он боится идти без меня, но говорит, что с вами пойдет.

– Конечно, – ответил Густад. Он вынул носовой платок и позвал Нусли. Они присоединились к процессии, идя рядом и держась за концы белого носового платка.

Все присутствовавшие сотрудники банка решили проводить Диншавджи в этот последний путь. Многие из них теперь откровенно плакали. Они шли по двое или по трое, соединенные носовыми платками, как предписывала мудрость предков: сила – в множестве, эта сила позволит отразить нашу, зло, витающее вокруг смерти.