Такое долгое странствие

– Двум работникам понадобился целый день, чтобы распилить брусы для остова и столбцов этой кровати. Вот почему основная ее рама прочна, как старое железо, – сказал он. Но кровать стояла у окна. – Так не пойдет, нужно ее переместить к противоположной стене. Они сдвинули в сторону буфет и туалетный столик, чтобы освободить дорогу, и с огромным трудом, дюйм за дюймом, стали толкать неправдоподобно тяжелую кровать.

Вернувшаяся от мисс Кутпитьи Дильнаваз застала их пыхтящими от тяжелой работы.

– Что вы делаете? Прекратите! Вы же надорвете себе антердо[313] и печень! Остановитесь, вы меня слышите?!

– А ты знаешь, как силен твой сын? Покажи-ка ей, Дариуш. Покажи свои мускулы, – сказал Густад.

– Ой, не сглазь, баба́, ой, не сглазь, – сказала она, лихорадочно хватаясь за кроватную раму и пытаясь им помочь.

На кровать постелили Сохрабов дхолни. Дильнаваз нежно погладила место, где, бывало, лежала голова сына. Густад сердито посмотрел на нее. Свернув два одеяла, он затолкал их под кровать, а также поместил туда фонарь и бутылку с водой. В старую банку из-под печенья уложил пузырьки с йодом и меркурохромом, тюбик пенициллиновой мази, вату, лейкопластырь и два рулона хирургического бинта.

– Отныне при первом сигнале воздушной тревоги мы должны прятаться там, внизу, – сказал он.

Как мальчик, подумала Дильнаваз. До чего ж ему нравятся все эти волнения. Пользуясь его хорошим настроением, она сказала:

– Если ты тут закончил, мисс Кутпитья просит твоей помощи.

Пожарные взломали ее окна, стоявшие запертыми тридцать пять лет, теперь ни одно из трех не закрывалось, и она не знала, как быть с затемнением.

Густад с Дариушем охотно отправились решать проблему с ее разбухшими рамами, прихватив долото, наждак, две отвертки и молоток. Через час, когда они вернулись, Густад отметил, как изменилась мисс Кутпитья.

– Она мне улыбалась, даже шутила – сказала, что пора мне срéзать для нее еще одну розу. Небо и земля по сравнению с тем, какой она была.

«И ты тоже», – радостно подумала Дильнаваз.

* * *

Вечером стемнело раньше обычного. Фонарь у ворот был выключен, и к закату у уличного художника догорели все свечи, агарбатти и лампады. Дорога перед домом напоминала улицу во время комендантского часа. Лишь раз проехало такси без пассажиров, с выключенными фарами. Машина с закрытыми глазами, как сомнамбула, подумал Густад. Даже вороны и воробьи, обычно очень шумные в этот час, казалось, были сбиты с толку ранней темнотой неосвещенного города.

Серый двор, окруженный замаскированными окнами, дышал безнадежной тоской. Густад проверил свои окна снаружи: ни единой щелочки света. Пройдя вдоль дома, он посмотрел на окна Темула. Его старший брат был в городе и сделал все, что нужно. Но завтра он снова уедет по своим торговым делам. Ключ от их квартиры – на случай, если Темул захлопнет дверь, оставив свой ключ дома, – хранился теперь у Густада. Ближайшие соседи отказались впредь держать его у себя, сказали, что Темул сводит их с ума.

– Какие новости, командир? – окликнул его инспектор Бамджи. – Готов к войне? – Он замазывал бóльшую часть фар своей машины ламповой сажей, оставляя только узкие щелочки.

Густад подошел к нему.

– Ночное дежурство?

Бамджи кивнул.

– Да, потому и мажу фары этой черной гадостью. – Он вытер руки о тряпку. – Ублюдки хотят войны – они получат войну. Проклятые бахен чод бхангис[314] думают, что могут вот так прилетать и бомбить наши аэродромы? Неужели они ждут, что наши самолеты будут стоять на земле и ждать их? Наши ребята очень хитрые, командир, чертовски хитрые. Все – в подземных бетонных ангарах. Теперь ублюдки схлопочут «чистый удар»[315]: внешний пенек, средний пенек, внутренний пенек[316] – ни один не устоит.

Густад указал на дом.

– Похоже, все наши соседи отлично позаботились о светомаскировке.

– Это верно, – сказал Бамджи. – Но знаешь, командир, в первый день все полны энтузиазма. А потом становятся небрежными, и мы в полицейском участке начинаем получать жалобы. В шестьдесят пятом было то же самое. Стоит кому-нибудь увидеть светящуюся щель – и он подозревает, что это пакистанский шпион.

Влажная тряпка не стирала ламповую сажу с пальцев, и он отправился домой, попробовать какое-нибудь более действенное средство.

Глава двадцатая

I

Мистер Мейдон издал руководства и директивы, касающиеся воздушных налетов и сигналов воздушной тревоги. В каждом отделе были назначены уполномоченные, отвечающие, помимо прочего, за то, чтобы сотрудники, имеющие дело с наличными деньгами, запирали кассы перед тем, как покинуть свое рабочее место при сигнале тревоги. Все должны были спрятаться под своими рабочими столами – по одному на каждый стол. Исключение делалось только для тех, кто работал парой за одним столом, если они были одного пола, если нет, сотрудникам, занимающим соседние столы, предписывалось объединяться по половому признаку. Уполномоченным вменялось следить за этим. Мистер Мейдон не желал никаких скандалов из-за «подстольного флирта», которые могли бросить тень на репутацию банка.