– Би, знаешь, что я тебе скажу? – Подбирая слова поточнее, Эмира обхватила колени Брайар и подумала:
– Да. – Брайар засунула пальцы в рот.
– У тебя есть мама?
– Ешть.
– А папа есть?
– Ешть.
– А сестра?
– Ешть.
– Правильно. Это твоя семья. А в семье все всех любят одинаково.
Брайар почесала плечико.
– А почему?
– Ну… – У Эмириных родителей явной любимицей была Джастина, однако это уравновешивалось тем, что Эмира была любимицей брата. Мама выделяла Альфи, судя по подаркам к Рождеству, а папа – Эмиру, судя по звонкам в дни рождения. Но до Эмиры все это начало доходить только в старших классах, а до Брайар – в нежном возрасте трех лет. Эмира смотрела на маленького человека, сидящего перед ней на крышке унитаза, и у нее было чувство, будто она выталкивает в океан гигантский корабль. Она опустила плечи, словно осознав свое бессилие, и сказала: – Потому что семья так устроена. В этом ее смысл. Семья – это когда все самые любимые.
Мистер Чемберлен дважды постучал, отчего неплотно прикрытая дверь распахнулась. Увидев отца, Брайар нахмурилась и сказала: «Привет».
Когда Эмира спустилась, девушки из кейтеринга уже убирали тарелки, а гости собирались в гостиной, где был подан десерт. Келли демонстративно, напоказ сам отнес свою тарелку наверх в кухню и опустил в раковину, а потом помог этим девушкам задвинуть стулья обратно под обеденный стол. Пару раз надкусив приторно сладкий пирог с клубникой и ревенем, Пруденс закатила скандал, требуя взбитых сливок – «Мне
– Нам, наверное, тоже пора.
Покинув наконец дом Чемберленов после неловкого, вымученного прощания, Эмира испытала то чувство, какое бывает, когда выходишь из кинотеатра и видишь, что на улице стемнело, причем давно. Она стояла рядом с Келли в ожидании «Убера», снег похрустывал у них под ногами. Брайар в розовой футболке и белых пижамных штанишках помахала ей с крыльца, сидя на руках у Питера. Эмира помахала в ответ и проговорила одними губами: «
Келли неотрывно смотрел в окно, потирая подбородок. В прочно установившейся тишине он напоминал Эмире пассажира, который возмущается вслух, когда поезд задерживается. Всегда находится такой пассажир, считающий, что задержка нарочно подстроена назло ему, как будто все остальные не спешат и не опаздывают. И чем дальше, тем больше такой человек злится, причем скорее из-за того, что не может поговорить с менеджером, чем из-за задержки как таковой. Машина катила по сверкающему снегу, и впервые за все время, пока они встречались, Эмира чувствовала, что Келли ведет себя совершенно как белый.
За квартал до своей улицы Келли попросил водителя остановиться.
– Мне нужно сделать еще глоток, последний, – сказал он Эмире и открыл дверцу машины.
Эмира вслед за Келли вошла в бар – из тех, что наверняка рассмешил бы Шони, особенно в девять вечера в День благодарения. В центре тускло освещенного зала сидели трое белых мужчин с черными, с проседью, бородами; в дальней комнате, обшитой деревом, виднелся пустой бильярдный стол. Еще один мужчина ужинал в одиночестве – курица и что-то зеленое, – не отрывая глаз от телеэкрана на стене над кассой. Противоположная длинная стена была увешана портретами Джона Уэйна, пенсильванскими автомобильными номерами и коричневатыми, в духе старых фотографий, изображениями ковбоев. Играл негромкий фолк; судья на большом экране дунул в свисток и выбросил желтый флаг. Эмира сняла пальто и повесила на стену рядом с черепом быка-лонгхорна.