Такой забавный возраст

Сейчас, посреди уюта ее взрослого дома, казалось, что эта страсть никуда и не исчезала. То ли она вспыхнула заново, то ли и раньше была на месте, просто дремала, убаюканная переменами в пространстве и времени.

Аликс увидела, как Джоди прижала руки ко рту. Тело Эмиры устремилось через стол – словно в замедленной съемке и при этом так молниеносно, что Аликс подпрыгнула на стуле. И еще замедленнее показались ей движения Келли, который вскочил и обхватил Эмиру спереди, просунув руку ей под живот, поддерживая ее в паре дюймов над горшочками с остатками запеченной тыквы и над блюдом с остывшим красным мясом. В этой кутерьме Аликс не осознала, что ее ребенка рвет на обеденный стол. Она не могла оторвать взгляда от руки, которая некогда приподнимала ее голову за подбородок, когда Келли заглядывал ей в глаза. «Эй-эй-эй, – сказал он ей однажды перед дверью девичьей раздевалки сразу после смешанной волейбольной тренировки, – постой-ка смирно, дай я тобой полюбуюсь».

Сейчас, у нее в доме, в День благодарения, эти самые руки были сцеплены вокруг Эмиры. Аликс резко и неудержимо захотелось отдернуть их от Эмириных бедер, и не только потому, что жест Келли так явно говорил о телесной близости. В этом ее порыве был автоматизм – вроде причуд мышечной памяти, из-за которых вставляешь в дверь вместо ключа-карты карточку метро или вдруг называешь первую учительницу «мама». Она действительно готова была схватить Келли за запястья, расцепить его руки, оторвать их от своей Эмиры и сказать – как говорила почти каждый день, тем же голосом, с теми же интонациями: Нет, нет! Не трогай. Нельзя. Это мамино.

Джоди сжимала руку Аликс с такой силой, что было ясно: она это делает уже некоторое время. Брайар заплакала, и Аликс очнулась, словно вернувшись издалека. И когда Джоди сказала: «Аликс, солнце, возьми свою девочку», Аликс на миг подумала, что это она про Эмиру.

Восемнадцать

Личико Брайар, полуприкрытое полной рвоты салфеткой, стянулось в одну точку, и Эмира вспомнила, что этот ребенок плачет крайне редко. У Эмиры колотилось сердце, потому что сначала она метнулась через стол, чуть не упав, и упала бы, не подхвати ее Келли своими ручищами, а потом – это крошечное личико, потрясенное и растерянное, и жалобный стон. Эмира придала салфетке с рвотой форму чашки, убрала ее от девочкиного подбородка вверх, в обход носа, и, когда лицо Брайар открылось и стало беззащитным, девочка завопила в полный голос.

Тамра сказала «О нет», а Питер побежал за полотенцем, а Пруденс сказала «Фуу!», а Рейчел рассмеялась: «Вечеринка не удалась».

А миссис Чемберлен наконец заморгала и сказала: «О боже».

Она протянула руки к Брайар, но Эмира остановила ее:

– Вы можете ее просто отстегнуть? Я ее возьму.

Эмира сказала это с такой настойчивостью, что миссис Чемберлен послушалась.

– Би, пожалуйста, иди ко мне, – сказала Эмира и подхватила малышку на руки. По личику Брайар стекали сопли и слезы.

Миссис Чемберлен сказала:

– О нет, Эмира, вы вовсе не обязаны…

– Нет-нет, все нормально. – Эмира поднялась по лестнице, мимо Питера и девушки из кейтеринга, спешивших к столу с бумажными полотенцами и моющими средствами. Дойдя до кухни, она услышала снизу голос Уолтера: «Это было невероятно!»

Наверху, в ванной, Эмира посадила Брайар на крышку унитаза и прикрыла за собой дверь. Брайар дышала судорожно, прерывисто, со всхлипами; Эмира не раз видела, как другие дети издавали такие же звуки, когда разбивали в кровь коленку или когда у них лопался воздушный шарик. Ей было страшно от мысли, что Брайар и раньше была способна так плакать, что это рыдание сидело в ней всегда, просто она не выпускала его наружу.

– Слушай. – Эмира взяла махровую салфетку и смочила теплой водой из крана. – Слушай, бусинка, уже все хорошо. Посмотри на меня. – Она обтерла Брайар рот и шею, а та заглатывала воздух с такой силой, что все ее тельце раз в несколько секунд сотрясалось. – Я понимаю, дружище. Рвота – это очень неприятно. Но я все поймала. И на платьице ничего не попало. Смотри, оно совсем чистое.

Брайар потрогала подол своего платья и захныкала:

– Колется!

– Да. – Эмира взяла ее руку и начала вытирать пальчики, один за другим, влажной махровой салфеткой. – Честно сказать, у меня это платье тоже не самое любимое.

– Я не… я не люблю, когда… – Брайар успокоилась настолько, что смогла свободной рукой указать на потолок. – Я не люблю, когда Кэтрин самая любимая.

Эмира на миг замерла. Она повесила салфетку на край раковины и присела на корточки.

– Что ты сказала?

– Я не… я не люблю, когда у мамы Кэтрин самая любимая мамина детка. Я это не люблю. – Брайар уже не плакала. Она говорила спокойно и уверенно. Ясно было: именно это она хотела сказать, и именно это она чувствует.

Эмира сжала губы.