Такова Жизнь

– Старик до сих пор где-то бродит, – подумал Антонио, в раздумье сплевывая финиковую косточку. Без него бить стекла не имело смысла. Антонио Майка ненавидел, – ненавидел отчаянно, всеми фибрами своей кастильской души. Он просто мечтал увидеть, как этот грязный гринго покроется осколками стекла и захлебнется своей ядовитой кровью. Старик живет в его городе, где он, Антонио, родился и вырос, – разводит своих злобных псов и ведет себя так, как будто он у себя дома. Но это не его дом! Они, гринго, отвоевали у его народа все северные земли, – они как раз сейчас в школе по истории проходят о том, какая это была кровавая война. И женщины, и дети гибли за родину. А сейчас что же получается, – мексиканцы продают гринго эту самую землю, за которую пролито столько крови. Получается, что снова идет война, невидимая, без крови и насилия, и в проигрыше остаются бедные мексиканцы… Что же, будет вам кровь! Сколько же это можно терпеть?! Сеньор Рамирес, его учитель истории, говорит, что до прихода сюда испанцев ацтекские священники приносили сотни людей в жертву своим богам, за непослушание жестокого наказывали, а младенцев убивали, – поэтому ацтеки были такими богобоязненными и послушными, что и унаследовали современные мексиканцы. Еще сеньор Рамирес говорит, что, несмотря на то, что кастильцы принесли в Мексику новую религию и другие обычаи, все перемешалось, и сейчас в стране особая версия католицизма и «традиционно высокий уровень толерантности»…

Антонио не разбирался в тонкостях религии, но он знал, что его семья всегда трепетно блюла католические традиции. В его доме стоят статуэтки Святой Гваделупы, их семья вместе с другими богобоязненными жителями празднует День всех святых, выставляя раскрашенные и разодетые скелеты перед домом и приглашая умерших родственников собраться с ними за одним столом. Есть еще Рождество, а также череда праздников от Дня Гваделупе до шестого января, – Дня Трех Королей,– и много-много других католических ритуалов. День Трех Королей был совсем недавно, и мать испекла «роску», – сладкий кулич, на который ушло целых четырнадцать яиц! Внутри роски были спрятаны маленькие фигурки младенца Иисуса, и все дети получили в тот день подарки. Антонио втайне мечтал о конверте с деньгами, – уж он найдет, на что их потратить! – но получил в подарок новенькие джинсы. Наверное, мать выпросила их у какого-нибудь гринго, – они всегда привозят из Штатов кучу вещей в подарок для жителей Сан-Хуанико. Из-за этих подачек да из-за того, что гринго всегда предлагают его матери какую-нибудь работу, она в них души не чает, и её совсем не волнует то, что их земля уже и не принадлежит мексиканцем. Что ж, прав сеньор Рамирес, когда он говорит о «традиционно высоком уровне толерантности, которая подпитывается бедностью». Или что-то в этом духе. Антонио от этого с души просто воротило от этого слова: «толерантность». Мать не раз говорила, что в нём течет горячая кастильская кровь, почти не смешанная с ацтекской, и что она еще намучается с ним. Антонио не любил, когда она так говорила, – меньше всего на свете он хотел огорчить свою мать.

Вот и сейчас Антонио прикидывал, как бы навредить ненавистному гринго и остаться при этом незамеченным. Он стоял у окна дома Майка, прячась в кустах, всматриваясь в темную пустоту дома, как сзади его кто-то крепко взял за локоть. Антонио вздогнул от неожиданности и медленно повернул голову. Улыбаясь, рядом с ним стоял седой Майк.

– Попался, который кусался, – весело сказал он.

– Пусти! – Антонио дернул локтем, освобождая руку. Красный от злости на самого себя, он обошел Майка и отправился прочь.

– Подожди, – крикнул Майк, – Ты чего приходил-то?

В его голосе послышались насмешливые нотки. Внутри Антонио опять тихо закипела глухая ярость. Сзади послышался звук приближающегося грузовика. Антонио быстро наклонился и поднял с дороги камень. Ему было всё равно. Как только грузовик проедет, он разобьет все окна ненавистного дома, пусть тогда Майк скалится, сколько хочет… Вдруг он увидел черного неуклюжего щенка. Несмышленый малыш, выбравшись из дома и думая, что с ним играют, все быстрее и быстрее убегал от Майка, – зигзагами, вниз по тропе, прямо под колёса грузовика… Еще пару секунд, и от глупыша ничего не останется!

–Такер! Такер, ко мне! – Майк отчаянно звал своего щенка, пытаясь его догнать. Разве так зовут собак?! Какой же глупец этот гринго! Поддавшись инстинктивному порыву, Антонио, бросив камень на землю, захлопал в ладоши, закричал:

– Давай, Такер, давай ко мне! – и побежал вверх по склону. Щенок, смешно мотая вверх-вниз крупной головой, включился в игру и обрадовано бросился за Антонио по песчаному склону, прочь от дороги…

Такер играл с водорослями на пляже, а Антонио бросал в воду ракушки и громко спорил с Майком. Еще вчера Антонио от стыда бы сгорел, если бы ему кто сказал, что он будет беседовать с этим «чокнутым стариком». Тем не менее, сейчас его не волновало даже мнение его друзей: Майк был вторым человеком, после сеньора Рамиреса, который вообще пытался понять Антонио.