Такси для ангела

Эта исполненная внутреннего драматизма сцена осталась практически незамеченной. Для всех — кроме меня. И флегматичной камеры Чижа. Хоть что‑то можно будет выдоить из четырехчасовой кассеты: впервые надменная нетитулованная королева потерпела фиаско — пусть и в шахматах.

Я была предпоследней, кто взял бокал с подноса.

Последней оказалась Дашка.

Вот здесь‑то и произошла маленькая заминка: Аглая тоже отправилась в поход за шампанским — ведь свою емкость с «Veuve Cliquot Ponsardin» она уничтожила.

Но Дарья вовсе не собиралась уступать детективщице.

И подошедшей Аглае осталось только лицезреть пустой поднос.

— Ускользнул, — приступ внезапной ярости по поводу проигрыша прошел. Аглая была сама любезность. — Прямо как в старой песенке.

Аглая подмигнула опередившей ее Дашке. И произнесла длинную фразу на французском. Беглом, небрежном и удивительно чистом французском.

— Жаль, что я не могу этого напеть.

Давление было слишком очевидным. Очевидным был и подтекст: «Вы, милая моя журналисточка, всегда будете самозванкой. Славы ли это касается или остатков торта на презентации у разбогатевших галерейщиков. Или остатков спермы в постелях обедневших плейбоев. Или — как сейчас — бокальчика. Вы всегда будете чуть ниже — там, в толпе. Рядом — и невыносимо далеко». И Дарья — несгибаемая, непримиримая воительница Дарья — неожиданно стушевалась. Сникла. Дала задний ход.

— Извините. Может быть…

— Вы знаете французский?

— Нет, — бокал в Дашкиных пальцах дрогнул. — Возьмите…

— Ну, что вы… Эта проблема легко разрешима, не правда ли, Ботболт?

Ботболт нагнул подбородок и удалился.

— А теперь тост! Тост!.. Я бы хотела выпить за вас, — торжественно произнесла Аглая, обращаясь ко всем сразу. — Думаю, через пару минут мне представится эта возможность.

Она добилась чего хотела (если, конечно, она добивалась именно этого) — все, как идиоты, стояли с шампанским.

И ждали ее одну. Королеву.

Наконец, появился Ботболт с таким же одиноким, как и Королева, бокалом на подносе.

«Veuve Cliquot Ponsardin» перекочевало к Аглае. Она подняла бокал и обвела взглядом присутствующих.

— Я бы хотела выпить за вас. За вас, дорогая Минна. За вас, дорогая Теа. За вас, дорогая Софья… Я счастлива видеть вас, я счастлива познакомиться с вами. Делить нам нечего. Ведь мы, в конце концов, делаем одно общее дело, — она повернулась к камере. — Мы служим нашему читателю. Так что — рога в землю, шпаги в ножны, а флоты в гавань. Перемирие на всех фронтах. Если, конечно, никто не возражает.

Никто не возражал. Попробовал бы хоть кто‑то возразить под прицелом объектива!

Все сдвинули бокалы и чокнулись.

Аглая первой — и здесь она не хотела терять первенство — сделала глоток. Маленький глоток. И снова улыбнулась.

— Странный вкус… Вы не нахо…

То, что произошло спустя секунду, навсегда запечатлелось в моей памяти. А сама эта секунда вдруг раздвинулась, как театральный занавес, обнажив самые потаенные уголки кулис. СС, ТТ и ММ с вымученными улыбками на лице. Ботболт с подносом в руках. Камера Чижа, направленная прямо на Аглаю. Прерывистое дыхание Райнера‑Вернера у меня за спиной. Брови режиссера Фары, разлетевшиеся подобно пеночкам из гнезда. Дашка с проливающимся на платье шампанским — мое собственное зеркальное отражение.

Бокал выпал из рук Аглаи и разбился на мелкие осколки. Она сделала несколько шагов вперед, удивленно улыбнулась, перехватила пальцами горло и приоткрыла рот — как будто ей не хватало воздуха… А потом по ее телу пробежала судорога.

Секунда все еще не кончалась.

И, за несколько мгновений до того, как театральный занавес упал, Аглая сделала еще один шаг. Прямо на камеру. Она заглянула в объектив, как будто бросила в него прощальный взгляд. И снова растянула губы — то ли в улыбке, то ли в гримасе. И, оторвав наконец руку от шеи, погрозила пальцем. Кому‑то или чему‑то. Или указала. На кого‑то или на что‑то.

Но, скорее всего, это был ничего не значащий жест.

Через секунду лицо Аглаи Канунниковой, первой леди детектива, налилось синевой, и она, как подкошенная, рухнула на пол. И затихла.

— Врача! Позовите врача! — истошным голосом закричала Дарья.

Господи, какой врач?! Откуда здесь врач?..

Дашкин вопль запрыгал по стенам, заставил огонь в двух каминах вспыхнуть ярче и ураганом пронесся по лицам безмолвно стоящих людей. СС, ТТ и ММ поспешно стерли улыбки с лица — еще до того, как эти улыбки успели стать осмысленными.

В наступившей тишине вдруг явственно послышался стук. Поначалу я не могла определить источник этого стука — и лишь потом поняла: стучали зубы Райнера‑Вернера.

Кольцо вокруг лежащей на полу Аглаи не сжималось, но и не размыкалось: никто не мог сделать и шага. Никто не мог отвести глаза от ее стрижки, сразу же пришедшей в беспорядок; от брошенных на произвол судьбы складок платья, от чудовищно искривленного рта. И от бледно‑воскового цветка в разрезе декольте.

«Бойся цветов, сука! Бойся цветов, сука! Бойся цветов, сука!» — бешено колотилось у меня в висках.

«БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА!»