Такси заказывали?

— Я вас провожу. Мне как раз надо руки помыть, — сказал он, словно боялся, что я вновь сбегу.

Александр встал, помог подняться и мне. И это новое касание, рука в руке, горячая ладонь на талии опьянили меня больше, чем вино из дубовых бочек.

Музыка сочилась из всех щелей, из-под потолка и из-за нахохлившейся чьим-то пальто вешалки, из-за бара. Романтика в незамысловатых аккордах просачивалась piano — тихо, на цыпочках со светом бра и свечей — с его парфюмом и шумом вновь припустившего на улице дождя прямо мне под кожу.

Официант показал нам, где «помыть руки», мы прошли по узкому коридору с тёмными стенами и тусклым фонарём, будто украденным из какого-то парка. Александр придержал передо мной дверь, обернулся. Рядом ни души!

Я не сделала ни шагу вперёд — к резным дверцам у противоположной стены с витиеватыми надписями и ручками в виде львов. Наверное, я плохо воспитана. Ведь папа всегда говорит, что так на мужчин смотреть нельзя.

Видимо, он был прав, потому что идеальный мужчина, знающий всё о винах, о лаванде и Средиземноморских курортах, шагнул ко мне. Обжёг дыханием ухо, щёку, притянул меня к себе и с безжалостной нежностью захватил мои губы. Кажется, мы оторвались от пола. Потому что и тут предательски парила под потолком романтическая музыка, и мыслей не было. Только он, жар и я, тающая, словно кусок сахара в крепком кофе… Магия! Ах…

Глава 19

Горячие, податливые, нежные, как цветочные лепестки, губы, и рассудок долой! Целоваться, как будто снова двадцать? Да! Раствориться в ощущениях и рвануть им навстречу. К чёрту предрассудки!

Я услышал шаги и очнулся. Чёрт, мы же в публичном месте. Я отстранился, увидев собственные хмельные глаза в зеркале. А затем взглянул в такие же рядом, удивлённо вспыхнувшие из-под только что распахнутых длинных ресниц.

— Давайте помоем руки? — спросил я, с сожалением разжимая объятия.

Вовремя. В незапертую дверь туалетных помещений кто-то заглянул…

* * *

Марианна сидела за столиком напротив, разрозовевшаяся, смущённая, но такая естественная! В её улыбке порхали ангелы и чертенята, в губах — невинность и соблазн. Не смотреть невозможно. Всё завораживает и манит. Хочется пробовать ещё и не останавливаться. Но пока в моём распоряжении игра теней и света на её лице. Поворот головы навстречу ливню за стеклом.

И фраза о дожде. А хочется продолжать целоваться до головокружения. Но я же не подросток…

Я подхватываю. Говорю о Лондоне. Хотя при чём тут вообще Лондон? Там смог и скука. Веками впитавшийся в серые камни туман в центре и ничем не отличающиеся от нашего Северного жилые массивы на окраине. Чопорность, уживающаяся с панками. Гордость королевских колонизаторов даже в лицах «понаехавших» чернокожих и мусульман. Свобода нравов и недостаток красивых женщин.

Впрочем, Марианне нравится слушать, и я рассказываю. Я несусь, как локомотив, под завязку набитый энергией. Откуда её столько? Аж заносит на поворотах!

Я весь здесь. Я жив как никогда. И меня восхищает то, как её восхищают сверкающие капли за окном и то, что мир весной становится чище. Пожалуй, он действительно чище в её глазах. Я улыбаюсь так, словно в мире нет цинизма, от которого устаёшь и больше ничего не хочешь. Потому что в эту минуту его действительно нет. Даже во мне. Сейчас всё свежо.

Я шучу и фонтанирую анекдотами из жизни. Да, я много ездил. И многое видел. А она так красиво удивляется!

Я наблюдаю за ней и ловлю в этом особое удовольствие. Тихо колышутся её ноздри, затронутые чуть учащённым дыханием. В глазах то изумление, то смех, то лёгкая поволока. О чём она на самом деле думает? Загадка даже в повороте головы и движении пальчика. И я ловлю его своими. Мне мало её руки, хочется большего. Я взволнован, будто в первый раз влюблен, и уверен, как никогда.

— Значит, Англия вам не нравится?

Есть какой-то смак в том, чтобы продолжать игру на «вы».

— Я по натуре больше француз и немного американец.

— А я влюблена в Ростов. Местами он похож на Париж.

— Чем больше слушаю вас, тем больше убеждаюсь, что у вас какие-то особые настройки, — улыбаюсь я, перебирая её пальцы. Тонкие, прохладные.

Она смотрит на них, словно они не принадлежат ей.

— Смешные?

Её улыбку правда надо занести в Красную книгу, как лекарство от хандры.

— Удивительные. Что вы любите слушать? Какую музыку?

Та, что звучит сейчас, будто подыгрывает нам, участвует в разговоре как третий лишний, как дождь в «Шербургских зонтиках». Кстати, именно из них саундтрек и разливается вокруг очень кстати.

— Я старомодна, — смеётся Марианна. — Мои ровесники говорят, что у меня вкусы старой бабушки. Я люблю классику и джаз. Я люблю песни девяностых и даже восьмидесятых. Криса Ри и Джо Дассена. Наверное, потому что в нашем доме музыка живет не просто так. К каждой мелодии папа рассказывал истории, учил меня слушать и видеть спрятанные эмоции. А потом я научилась слышать эти истории сама.

— Здорово! Я тоже люблю джаз. Вы на самом деле его слушаете? Это редкость!

— Да, джаз во мне больше от мамы. В этом она негр!

Я изумленно вскидываю брови.