Талантливая мисс Фаруэлл

В одно мгновение Бекки поняла: ее порыв — всего лишь идиотский энтузиазм, наивность и неопытность. Какой путь ей еще нужно пройти, прежде чем самой начинать игру, чтобы догнать кого-то вроде Мака, который десятки лет занимается такими сделками, знает, что и как. Что она о себе вообразила? Господи, как стыдно… Бекки бормотала в трубку слова благодарности. Мак отмахнулся. Ерунда. Я, может быть, даже прощу тебе, что поехала в Нью-Йорк без меня.

На следующий день Бекки отправилась в торговый центр на 25-й улице на восточной стороне. Там проходил аукцион. Заняла место в помещении библиотеки на втором этаже.

Все утро она провела в центре города, пытаясь искупить вчерашнюю глупость и обойти как можно больше галерей, а потом поехала на такси в Сохо.

Сидя в зале, старалась прийти в себя и успокоиться; ряды складных стульев медленно заполнялись, а за столом светлого дерева вот-вот должен был появиться аукционист. Бекки не знала, что делать с этой штукой — белой каплевидной табличкой с синим логотипом, которую ей вручили после регистрации. Держать на коленях? Повесить рядом? Положить на сиденье? Бекки заметила, что одна женщина небрежно обмахивается ею как веером.

Но как только аукцион начался, Бекки обо всем забыла. Помощники выставляли каждую из заявленных к продаже работ (девятнадцатый век) и тщательно настраивали освещение, затем солидный усатый аукционист быстро сообщал сведения о художнике, стиле, материалах, происхождении и коротко описывал картину. Уистлер, Беллоуз, Льюис, Леже. Бекки, вытянув шею, всматривалась, безуспешно пытаясь разглядеть за занавеской следующую работу. Наконец (наконец-то!) на всеобщее обозрение выставили небольшое полотно. Рисунок оказался таким же безупречным, как и в каталоге, где она приметила его около месяца назад. И снова поразил ее: легкие изгибы линий, острые штрихи, идеальный баланс пространства. Набросок угольным карандашом.

— Мэри Кэссетт, ранний этюд, набросок, тема матери и ребенка. Начальная цена десять тысяч долларов.

Бекки тут же подняла руку. Без таблички — от волнения она уронила ее на пол. Попыталась поднять, продолжая тянуть кверху руку. Мужчина рядом наклонился и помог ей, но некогда было его благодарить. Ставки росли — одиннадцать, пятнадцать тысяч. Бекки продолжала повышать; то же самое делали еще двое участников. И почему аукционист все время поглядывает в сторону? Кто… А, понятно. Взволнованный молодой человек принимает ставки по телефону — на столе стоят несколько телефонных аппаратов.

Бекки не сдавалась. Подняла цену до восемнадцати. Пообещала себе, что двадцать — это предел. Однако взметнулась вверх еще одна табличка, и зазвонил телефон. Двадцать две тысячи.

В первый раз она обратила внимание на рисунок, потому что увидела на нем Ингрид. Нежная утомленная мать, с такой любовью глядит на ребенка у себя на руках.

Она подняла табличку, отвечая на взгляд аукциониста. Двадцать пять. Текли долгие секунды, кто-то еще… Нет. По залу пронесся вздох. Бекки застыла на месте, ощущая каждый нерв в теле.

— Двадцать шесть, — вступил молодой человек на телефоне.

— Двадцать семь, — ответила Бекки.

— Двадцать восемь.

Долгая пауза. Мужчина на телефоне прикрыл трубку сложенной ладонью. Его кивок в сторону Бекки был на сотую долю секунды медленнее, чем раньше.

— Двадцать девять тысяч долларов, — произнесла она, успев поднять табличку, прежде чем аукционист снова повернулся к ней.

Молодой человек у телефона покачал головой, и зал наполнился громкими аплодисментами.

Бекки энергично кивнула тем, кто в ее ряду повернулся к ней поздравить. Она еле сдерживала восторг, ей хотелось кричать о своем триумфе! И в то же время ощущала страх — потратила больше, чем собиралась, еще глубже зарылась в финансовую яму.

Ингрид, да. Она представила себе, что это Ингрид. Вот что помогло.

Бекки быстро сообразила, как вести себя в метро. Люди входили и выходили через турникеты, громко вздыхали, если ты хоть на мгновение задерживался перед ними, не сразу опустив жетон. Она запоминала все новое, сравнивала с тем, что видела раньше, и время от времени покупала себе хот-дог или крендель из уличной тележки. Она уже оправилась от мягкого выговора Мака по поводу картин Петера Уэнда. Сделала то, что у нее прекрасно получалось: оставила все в прошлом и устремилась вперед.

Удвоила усилия по самодисциплине: уточняла маршрут по своей карте, делала подробные заметки, знакомилась с новыми гостями и успокаивала ревнивую Фернанду, которая каждый раз встречала ее упреками: «Ты меня игнорируешь! А я для тебя так стараюсь!» Не думала про свою чековую книжку, которая опустела из-за рисунка Мэри Кэссетт; сосредоточилась на том, чтобы слушать, постигать, впитывать.