Талантливая мисс Фаруэлл

Но она не успевала привыкнуть к такому Кену, потому что в остальное время он был полным энергии супермэром: пересматривал планы и проекты, сделанные несколько месяцев назад, помнил все подробности и изводил сотрудников, имеющих отношение к этим проектам. Люди задерживались допоздна, проявляя небывалое рвение в работе. «Спасайся кто может», — вздыхал уборщик. Если уж Кен заводил двигатель на полную мощность, доставалось всем.

Единственное, во что он никогда не вмешивался, — в сортировку почты. Бекки уже много лет забирала почту первой, и все думали, что это своего рода причуда, часть ее безупречного утреннего распорядка: большая чашка кофе, затем почта — как только начинала работать мэрия, не позднее 9:30. Никто не видел, как она выбирала выписки всех отделений «Кэпитал девелопмент» и любых других банков, связанных с Предприятием, и складывала их в потрепанную папку без названия, которую хранила у себя в машине под пассажирским сиденьем. Бекки задолжала Пирсону уже около трех миллионов. Но обязательно вернет! У нее масса идей и планов, она знает, как использовать взлеты и падения рынка произведений искусства.

У нее появилась новая привычка — вставать по утрам пораньше и кататься. Ей это доставляло удовольствие. Сначала по набережной; затем объезжала весь город по широкому кругу, приближаясь к шоссе, иногда даже захватывала границу между штатами, чтобы попасть к фермам на юго-востоке возле аэропорта. В городе она переключала скорости практически машинально, потому что знала — вот здесь скоро уже покажется довольно крутой холм, а у Бринтон-авеню набережная сильно петляет. Переключала, сбрасывала скорость и останавливалась у знаков «Стоп»; затем трогалась с места и вновь разгонялась, подпевая Пэм Тиллис или Трише Йервуд, любимое кантри. Мысленно (а иногда и вслух) описывала местность; проезжая мимо домов, вспоминала, кто там живет, кто жил раньше и в какую церковь они ходили. Кто из детей любил подраться и в каком месте чей-то пикап наехал прямо на чужую клумбу ранним утром пятого июля, после Дня независимости.

Будто кто-то сидел с ней рядом и ловил каждое слово, слушая рассказы о давних печалях и горестях. Проезжая поля, Бекки смотрела на дорогу или запрокидывала голову. Иногда задавала сама себе вопросы и отвечала на них; иногда смеялась, рассказывая особо пикантный анекдот.

Возвращалась домой, на Каунти-роуд, останавливалась на обочине, выходила из машины, вставала рядом с открытой дверцей автомобиля. Клала руки на крышу, упиралась в них подбородком и ждала: сейчас из-за широкого пустого поля поднимется солнце. Согреет ей лицо и плечи, отразится в окнах сельского домика.

Она проезжала мимо десятков, может быть, даже сотен всяких разных амбаров: высоких, низких, бывших коровников или конюшен, двухэтажных, с сеновалами, — в таких хранили зерно. Облупившиеся, некрашеные, покосившиеся. Как правило, в них держат инвентарь или ставят туда машину. Гараж или просто крыша — чтобы не поливало дождем. Интересно, остались ли еще у кого-нибудь косилки и сеялки, которые продавал отец?

Припарковавшись перед их (теперь уже ее) участком, с удовольствием отмечала: арт-амбар скрыт от посторонних глаз. Повторяла: никто ничего не увидит, не узнает и даже не догадается. Просто амбар.

И как же приятно побыть на воздухе в такое раннее утро.

Снова заводила двигатель.

Одно дело можно вычеркнуть из списка; теперь — забрать почту и приступить к работе.

В конце февраля 1997 года Джесса пригласила Бекки съездить с ней в Европу, на показы мод. Две недели. В мэрии Бекки просто сказала, что едет в отпуск за границу, — Кен не выспрашивал подробности. Все уже привыкли к непостоянному графику Бекки — иногда ее не было несколько дней, зато потом она неделями работала без выходных. Ингрид она преподнесла версию, близкую к правде: путешествие в Европу с подругой, которая тоже любит живопись. Она и оплатила поездку.

Несколько дней они с Джессой провели в Милане на показах Гуччи, Маккуин, Марджела (и других, не таких известных брендов), затем отправились в Париж на показы Диор, Баленсиага, а также Комме де Гарсонс, где демонстрировали невероятную и загадочную одежду от Рей Кавакубо: странное нагромождение форм, нелепо длинные, неуместно пышные одеяния, которые, казалось, созданы для кого угодно, только не для человеческих существ. Джесса морщилась и вздыхала, зато Бекки была просто очарована. До слез.

— Ерунда, — решительно сказала Джесса за чаем. — Рекламный трюк, ничего более. Какая женщина наденет на себя подобное безобразие!

В новой подруге Бекки нравилось, что Джесса не пила спиртного (нет-нет, она не состояла в обществе анонимных алкоголиков, просто не переносила алкоголь, никогда даже не пробовала). Так что в Италии в каждом отеле и каждом кафе они пили эспрессо, а в Париже Джесса водила Бекки в изысканные чайные дома пить травяной чай из тонкого, как бумага, костяного фарфора.