Талантливый господин Варг

Ульф завел глаза к потолку. Убеждения брата не были ему близки, и мысль о том, что традиционно небольшая доля принадлежавших ему голосов может увеличиться, пришлась Ульфу не по душе.

– Я-то обычно читаю то, что написано мелким шрифтом, и очень внимательно, но так делают далеко не все, верно? Люди голосуют… – метафору он не закончил. Чем обычно голосуют люди? Сердцем? Или, скорее, желудком, учитывая, что голосуют обычно за тех, кто предлагает больше других в материальном плане? Иногда Ульфу казалось, что самым эффективным политическим лозунгом стало бы: «Всем по бесплатному бутерброду, пожизненно!» Кто бы отказался за такое проголосовать?

Он поблагодарил госпожу Хёгфорс за заботу о Мартине, и они с собакой вышли на улицу. Вечерело. Неподалеку от их дома был небольшой парк, где Ульф обычно выгуливал Мартина, и теперь пес с энтузиазмом устремился туда, нетерпеливо натягивая поводок. Народу в парке было немного, но почти наверняка им встретятся одна или две собаки со своими хозяевами, которые почти все знали друг друга – и Ульфа. Было, однако, негласное, но неукоснительно соблюдаемое всеми правило: никто не задерживал разговорами собаковладельца, если тот шел быстро и глядел прямо перед собой. Это означало, что прогулка носит чисто деловой характер и на беседы времени нет. Но если вы оглядывались по сторонам, это был знак, что вы не прочь поболтать, пускай и недолго. И, опять же, существовали правила относительно тем для разговора. Собаки и собачьи дела – это уж само собой разумеется, и беседу было необходимо начинать с реверанса в этом направлении. Потом можно было перейти, скажем, к счетам от ветеринара, к погоде и, наконец, к увиденному по телевизору. Любые политические дискуссии считались, однако, дурным тоном, если, конечно, не касались напрямую собачьих дел. Поэтому недавний законопроект, выдвинутый небольшой партией Левых центристов – они предлагали обязать пристегивать собак ремнями безопасности в автомобилях, – живо обсуждался завсегдатаями парка.

Ульф стоял на том, что законопроект самым бесцеремонным образом нарушал личные свободы.

– Государство не имеет права чересчур вмешиваться в нашу жизнь. Есть сферы, где вмешательство и могло бы принести пользу, но государство все равно не должно ничего предпринимать. Потому что излишнее вмешательство потом оборачивается отсутствием общественной поддержки, когда меры действительно необходимы.

Это утверждение было встречено всеобщим одобрением, хотя пару владельцев собак дискуссия озадачила. Один из них высказался в том ключе, что политикам не следует совать нос в собачью жизнь, потому что ни у одного из них нет полномочий указывать собакам, что им можно делать, а что – нельзя.

– Собаки разве за них голосовали? – спросил он. – Нет, конечно. Так какое они имеют право?

Ульфа этот довод немало позабавил, и он чуть было не рассмеялся, но вовремя успел заметить, что его собеседник абсолютно серьезен. Подавив смешок, он сделал вид, что закашлялся, а потом сказал, что это – интересный довод.

Ульф позволил Мартину наскоро пробежаться по парку и отправился домой. Машин почти не было, и он решил не брать собаку на поводок. Мартин был послушным псом и знал, как вести себя на дороге. Он никогда не бросался внезапно под колеса – как случалось иногда с другими собаками – и обычно был счастлив трусить рядом с хозяином, никогда не забегая вперед, но и не слишком отставая. Ульф задумался, почему Мартин был таким послушным. Напрашивалось объяснение, что Мартин просто был хорошей собакой – в этом не было ничего необычного – и слушался потому, что так диктовал ему некий глубинный инстинкт. Это была первая возможность. С другой стороны, Мартин, который, при своей глухоте, был умным псом, мог сообразить, что лучший способ компенсировать свой недостаток – это держаться поближе к хозяину и делать то, чего от него хотят. Это, подумал Ульф, собачий эквивалент кьеркегоровского «прыжка веры»: нужно делать то, что хочет от тебя высшая власть.

Он посмотрел на Мартина, который трусил рядом с ним с довольным видом.

– Ты – очень хороший пес, Мартин, – сказал он. Но тут же, внезапно осознав, что Мартин его не слышит, остановился, и, наклонившись, потрепал пса по загривку. – Хороший пес, – произнес он, четко артикулируя звуки губами, и Мартин, который читал по губам с переменным успехом, казалось, его понял.

Завиляв хвостом, он посмотрел на Ульфа и открыл пасть. Он не издал ни звука, но Ульф был уверен, что распознал слово «гав». Он тут же мысленно отчитал себя, потому что одно дело допускать, что собака может читать по губам, и совсем другое – что она может предполагать подобные умения в своем хозяине.

– Хороший пес, – повторил Ульф, так, чтобы Мартин видел его губы. – Хороший мальчик.

Мартин снова завилял хвостом, глядя вверх, на Ульфа, с тем безраздельным вниманием, с каким собаки относятся к фигурам власти в своей жизни. С вниманием, обещавшим полное и беспрекословное подчинение. Хорошая собака – а Мартин был хорошей собакой – не подвергала сомнению требования людей.