Талантливый мистер Рипли

К девяти он был полностью готов – оделся и разложил плащ на кровати. Он даже поговорил с синьорой Буффи и сказал ей, что его не будет по меньшей мере недели три, а может, и больше. Синьора Буффи вела себя, на его взгляд, как обычно и о его вчерашнем американском госте даже не заикнулась. Том подумал, что бы еще у нее спросить, что-нибудь ничего не значащее, имея в виду вчерашние расспросы Фредди, и что синьора Буффи на самом деле думает про эти расспросы, но, поскольку ему ничего не пришло в голову, он решил оставить ее в покое. Все шло превосходно. Поначалу Том никак не мог понять, отчего у него болит голова после вчерашнего, – выпил-то он самое большее три мартини и два перно. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что это, скорее, результат внушения и похмелье у него оттого, что он собирался обставить дело так, будто они с Фредди изрядно выпили. Теперь все позади, а от надуманного похмелья было не избавиться.

Зазвонил телефон. Том взял трубку и мрачно произнес:

– Pronto.[45]

– Синьор Гринлиф?

– Si.[46]

– Qui parla la stazione polizia numero ottantatre. Lei e un amico di un’ americano chi se chiama Frederick Meelays?[47]

– Фредерик Майлз? Si, – ответил Том.

Голос, в котором чувствовалось напряжение, сообщил ему, что утром на Аппиевой дороге было найдено тело Фредерика Милеса, а синьор Милес был у него вчера, не так ли?

– Да, это так.

– В какое время?

– Примерно от полудня до пяти-шести вечера, но я не уверен.

– Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?.. Впрочем, не беспокойтесь, вам не нужно идти в участок. Следователь сам к вам придет. Одиннадцать часов утра вас устроит?

– Буду рад вам помочь, если смогу, – произнес Том голосом, в котором прозвучало приличествующее случаю волнение, – но не мог бы следователь прийти сейчас? В десять часов я должен уйти.

На том конце провода выразили сожаление. Тому ответили, что это трудно, но они попробуют. Если до десяти они не смогут прийти, то очень важно, чтобы он не уходил из дому.

– Va bene,[48] – согласился Том и повесил трубку.

Черт их побери! Теперь он ни на поезд не успеет, ни на пароход. Ему хотелось только одного – убраться подальше, уехать из Рима и оставить квартиру. Он принялся обдумывать, что скажет полиции. Все было так просто, что даже скучно. Правда состояла в том, что они выпивали, Фредди рассказывал ему о Кортине, они долго разговаривали, а потом Фредди ушел; может, он и был немного пьян, но настроение у него было очень хорошее. Нет, куда отправился Фредди, он не знает. Может лишь предположить, что вечером у Фредди была встреча.

Том пошел в спальню и поставил на мольберт холст, который начал несколько дней назад. Краска на палитре была еще влажная, потому что он держал ее на кухне в кастрюле с водой. Он смешал немного голубой и белой краски и взялся за серовато-голубое небо. Картина была выдержана в характерных для Дикки ярких красновато-коричневых и чисто белых тонах – такими он видел крыши и стены домов Рима из окна своей квартиры. Он сделал лишь одно отступление – когда рисовал небо. Зимнее небо в Риме такое мрачное, что даже Дикки изобразил бы его не синим, а серовато-голубым. Том сдвинул брови, как это всегда делал Дикки, стоя за мольбертом.

Снова зазвонил телефон.

– Черт побери! – пробормотал Том и подошел к телефону. – Pronto!

– Pronto! Фаусто! – услышал он голос. – Come sta?[49] – И вслед за тем раздался знакомый юношеский смешок.

– Это ты, Фаусто? Bene, grazie![50] Извини меня. – Том продолжал говорить по-итальянски насмешливым, отсутствующим голосом Дикки. – Я пытаюсь рисовать – всего лишь пытаюсь. – Он хотел, чтобы его голос был похож на голос Дикки, который потерял такого друга, каким был для него Фредди Майлз; таким же голосом Дикки разговаривает по утрам, когда погружен в работу.

– Может, пообедаем? – спросил Фаусто. – Мой поезд отходит в Милан в пятнадцать минут пятого.

Том тяжело вздохнул – как это сделал бы Дикки.

– Я сейчас уезжаю в Неаполь. Прямо сейчас, через двадцать минут!

Если бы можно было избежать встречи с Фаусто, думал он, то Фаусто не узнал бы, что полиция вышла на него. Сообщения о Фредди появятся в газетах не раньше полудня, а то и позже.

– Но я здесь! В Риме! Где твой дом? Я на вокзале! – весело, со смехом, говорил Фаусто.

– Где ты взял номер моего телефона?

– А!.. позвонил в справочное. Там мне сказали, что ты не давал своего номера, но я рассказал девушке длинную историю о том, что ты выиграл в Монджибелло в лотерею. Не знаю, поверила ли она, но я постарался убедить ее, что все это очень важно. И о доме рассказал, и о корове, и о колодце, и даже о холодильнике! Три раза ей звонил, и в конце концов она дала твой номер. Так где ты, Дикки?

– Видишь ли, я бы с тобой пообедал, если бы не поезд…

– Va bene, я помогу тебе нести чемоданы! Скажи мне, где ты, и я приеду за тобой на такси!

– Времени слишком мало. Может, лучше встретимся на вокзале через полчаса? Мой поезд уходит в Неаполь в десять тридцать.

– Отлично!

– Как там Мардж?

– A… inamorata di te,[51] – смеясь, ответил Фаусто. – Ты собираешься встретиться с ней в Неаполе?