Таланты, которые нас связывают

Но сейчас, в холодном и сыром саду Нуалы, после всех этих рассуждений Манон о Колодцах, мне кажется, что мы впервые за несколько недель оказались на нейтральной территории.

– Ты… как вообще? – спрашиваю я. – Мы так и не поговорили по-настоящему, – я взмахиваю рукой в пустоту. – Обо всем этом.

Мы доходим до теплицы, окна которой покрыты холодными каплями. Фиона встает на отдельно валяющиеся каменные плиты и пытается заглянуть внутрь через крышу.

– Думаешь, лавр растет здесь?

– Нет, она бы сказала, что он в теплице, – отвечаю я. – А ты… ты все еще делаешь это, Фи?

Ее фонарь гаснет, и на мгновение я ее теряю. Как будто она исчезла в непроглядной черноте октябрьской ночи. Затем до меня доносится ее голос.

– Что делаю?

– Ну… наносишь себе увечья.

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что я волнуюсь, наверное. Включи, пожалуйста, фонарик.

Она ничего не говорит и никак не реагирует на мои слова. Поэтому я достаю из кармана свой телефон, а когда включаю фонарик, то вижу, что она уже ушла дальше по саду.

– Постой!

– Ты что, думаешь, я одна из этих?

– Из кого?

– Из тех девочек… с проблемами.

– О чем ты вообще?

– У меня вообще все по-другому, не так, как у других, – говорит она, засовывая руки в карманы и поворачиваясь ко мне спиной.

– То, что у тебя способность к исцелению, не означает, что ты можешь…

– Дело не в этом, – огрызается она. – Ну то есть это не то же самое. Абсолютно не то же самое. Люди хотят от меня другого. Ожидают другого.

– Фиона, давай сядем.

Она садится. Прямо на траву, хотя я предполагала, что мы сначала найдем бревно, скамейку или еще что-то подходящее, чтобы сесть. Я сажусь на землю рядом с ней, дрожа от холода и сырости.

– Я вовсе не осуждаю тебя, Фи. Просто хочу понять, что происходит. Мы не разговаривали по душам целую вечность.

Она прижимает колени к подбородку.

– Зачем об этом вообще говорить. Это тупо. Особенно когда судьба мира в буквальном смысле зависит от того, что сейчас происходит на той кухне.

– Это одно и то же, – пожимаю плечами я. – Ты, Лил, Ро… для меня это и есть мир. Вы мой мир.

– Знаешь, когда происходит что-то опасное, люди, наверное, всегда думают: «Вот сейчас я стану героем, совершу какой-нибудь героический поступок», – говорит она задумчиво. – Но так не бывает. Пусть хоть весь мир горит, а ты все равно продолжаешь беспокоиться о своем собственном дерьме.

– Но ты и вправду повела себя героем. Помнишь ритуал? Ты спасла наши жизни. Остановила кровь.

Она пожимает плечами.

– А знаешь, какая тогда у меня была первая мысль?

– Какая?

Она поворачивает голову, упираясь щекой в коленку.

– Первым делом я подумала: «Поверить не могу, что они между собой решились на самоубийство, а меня даже не спросили».

Мы вдруг хохочем, в тысячный раз осознавая, насколько же безумна наша жизнь и что единственное, что делает ее сносной – это то, что мы держимся вместе.

Мне хочется задать ей кучу вопросов. Почему она причиняет себе боль и почему, по ее мнению, это не важно? И имеет ли это вообще какое-то значение?

Фиона ковыряет палкой грязь перед собой.

– Я перестану, – внезапно говорит она.

– Что перестанешь?

– Ну, делать… это. С собой.

– Наносить порезы?

– Не говори так.

– Как?

– Как будто я одна из этих.

– У кого проблемы?

– Да.

Мы молчим. Она встает.

– Пойдем уже, найдем эти лавровые листья.

Мы идем по грязной траве и слышим слабое воркование кур, испугавшихся наших шагов. Мы находимся уже довольно далеко от городских огней, чтобы различать звезды, а также блеск куриных перьев в серебристом свете луны.

– Ты только посмотри, – ахает Фиона. – Какие красивые!

Она просовывает пальцы сквозь проволочную сетку и щелкает языком, подзывая птиц. Потом прижимается к сетке всем лицом, как будто напрашиваясь, чтобы куры клюнули ее в нос.

– А что твоя мама думает про мясо? Как она относится к тому, что ты вегетарианка и все такое?

– Она это ненавидит, – строит гримасу Фиона. – Думает, что я придуриваюсь и нарочно отвергаю все, что связано с Филиппинами, и только из-за того, что не хочу есть мясо.

– Ужасно.

– Ну да, – соглашается она. – Конечно, ей не хочется, чтобы я уезжала из дома. Она дуется почти с самого начала школы. И слышать ничего не хочет про Тринити-колледж.

Я вдруг вспомнила, как она поморщилась и обиделась, когда я сказала, что она идеальна и что обычно всегда добивается своего. А с чего бы мне было думать иначе? Со стороны действительно кажется, что все ей дается легко. Правда, есть в Фионе одно несовершенство – она не может смириться со своими недостатками. Ей не хочется, чтобы люди считали ее идеальной, но сама никак не может признать свое несовершенство.

Потому что Фиона не идеальна. Она просто школьница.

Со своими проблемами.

Мы наконец-то находим лавровые листья и возвращаемся к дому.

– А что ты думаешь про то, что рассказали Нуала с Манон? – спрашиваю я. – Это же многое объясняет, правда?

– Что, например?

– Ну почему все так сходят с ума по этим «Детям Бригитты». Теперь-то понятно. Чем больше у людей забирают магии, тем труднее им думать самостоятельно.

Фиону, похоже, это не убеждает.

– Ну не знаю. Как-то слишком все просто у них.