Но Ричард, казалось, не слышал его. Он смотрел на ржавые рельсы. Здесь они были целыми, но Джек подумал, что Ричард мог вспомнить искореженные рельсы, мимо которых они проходили раньше. В двух местах концы отдельных секций были загнуты вверх, как оборванные гитарные струны. В Долинах эти рельсы были бы любовно ухожены и имели бы прекрасный вид.
— Видишь, здесь раньше была трамвайная линия, — сказал Ричард. — Это было в тридцатых годах, так говорил мой отец. Красная линия округа Мендосино. Только принадлежала она не округу, а частной компании, компания обанкротилась, потому что в Калифорнии… ну, ты знаешь…
Джек кивнул. В Калифорнии все пользовались автомобилями.
— Ричард, а почему ты никогда не рассказывал мне об этом месте?
— Отец сказал, чтобы я никогда не говорил тебе. Ты и твои родители знали, что мы иногда отдыхали в Калифорнии, и он говорил, что это нормально, но мне нельзя было рассказывать о поезде или о Лагере готовности. Он говорил, что, если я проболтаюсь, Фил может рассердиться, потому что это было тайной. — Ричард помолчал. — Он говорил, что, если я проболтаюсь, он никогда не возьмет меня сюда снова. Я думал, что все это происходило из-за того, что они были партнерами в этом деле… А трамвайная компания обанкротилась из-за автомобилей и скоростных шоссе. — Он снова помолчал. — Вот что я могу сказать об этом месте.
Джек опять кивнул, ничего не говоря.
— Трамвайная компания в конце концов продала всю линию строительной компании.
— И тогда твой отец купил ее.
— Да, видимо, так. Я точно не знаю. Он никогда не говорил много о покупке линии… или о том, как он заменил трамвайные рельсы на железнодорожные.
«Это потребовало большого труда», — подумал Джек, а потом вспомнил о шахтах и о рабах Моргана из Орриса.
— Я знал, что он заменил их, но только потому, что у меня была книга про железные дороги, и там было написано, что трамвайная колея уже железнодорожная.
Джек наклонился и действительно увидел едва заметный след между существующими рельсами — там, где раньше были трамвайные рельсы.
— У него был маленький красный поезд, — мечтательно произнес Ричард, — только локомотив и два вагона. Он ездил на дизельном топливе. Отец часто веселился по этому поводу и говорил, что единственное, что отличает мужчин от мальчиков, — это цена их игрушек. На холме около Пойнт-Венути была старая трамвайная станция, мы добирались туда на взятом напрокат автомобиле, парковались и входили вовнутрь. Я помню, как пахла станция — чем-то старым, но приятным… старым солнечным светом или чем-то вроде того. И поезд стоял там. А мой отец говорил: «Поезд в Лагерь готовности отправляется, Ричард! Ты купил билет?» И там был лимонад… или чай со льдом… и мы садились в кабину… иногда он что-то вез с собой… запасы… сзади… мы садились в кабину… и… и… — Ричард резко сглотнул и провел рукой по глазам. — …и это было прекрасное время, — закончил он. — Только он и я. Это было здорово!..
Он оглянулся вокруг, в глазах блестели нескрываемые слезы.
— В Лагере готовности был поворотный круг, — сказал он. — В те времена. В старые времена.
Ричард с трудом сдерживал рыдания.
— Ричард…
Джек попытался прикоснуться к нему.
Ричард стряхнул его руку и отступил, смахивая тыльными сторонами ладоней слезы со щек.
— Я тогда не был таким большим, — сказал он улыбаясь. Точнее, пытаясь улыбнуться. —
— Нет, — сказал Джек, понимая, что он уже сам плачет.
— Нет, — сказал Ричард улыбаясь, оглядываясь вокруг и размазывая слезы по грязным щекам, — ничто не было таким большим в старые времена, когда мы были детьми. Тогда мы жили в Калифорнии, и никто больше нигде не жил.
Он посмотрел на Джека, пытаясь улыбнуться.
— Джек, помоги мне, — сказал он. — Мне кажется, будто моя нога попала в какую-то ду-ду-дурацкую ло-ло-ловушку, и я… я…
Потом Ричард упал на колени, и Джек опустился рядом с ним, и больше мне нечего сказать — разве что только то, что они успокаивали друг друга как только могли, но, как вы, вероятно, знаете по собственному горькому опыту, это всегда получается недостаточно хорошо.