Талисман

Уилл Хатчинс не был величайшим актером всех времен, но в тот момент он достиг — во всяком случае в глазах Джека — чистейшей правдоподобности и истинного великолепия. Чувствовалось, что парень шел на верную смерть, и он знал об этом, но это не могло его остановить. И несмотря на то что он был испуган, он шагал по улице навстречу схватке с легкой неохотой, но полный нетерпения, уверенный в том, что собирался сделать.

Доспехи наступали, приближались, покачиваясь из стороны в сторону, подобно игрушечным роботам. У них, наверное, даже ключики торчат из спины, подумал Джек.

Он повернулся к ним, держа пожелтевший медиатор между большим и указательным пальцами правой руки, словно собираясь сыграть какую-нибудь мелодию.

Они, казалось, растерялись, словно чувствуя его бесстрашие. Сам отель внезапно смутился или открыл глаза на опасность, которая вышла гораздо серьезнее, чем казалась поначалу. Доски в полу застонали, где-то начали одна за другой захлопываться двери, а медные флюгера на крышах перестали вращаться.

Потом доспехи снова двинулись вперед. Теперь они составляли единую движущуюся стену брони и кольчуг, наколенников, шлемов и сверкающих латных воротников. Один из рыцарей держал в руках булаву, другой — мартель-де-фер, центральный нес двойной меч.

Джек внезапно пошел им навстречу. Его глаза горели, он держал медиатор перед собой. Лицо его наполнилось «джейсоновским» светом. Он

перенесся

в

Долины

и стал Джейсоном, и теперь акулий зуб, бывший раньше медиатором, казалось, обжигал руку. Когда он приблизился к трем рыцарям, один из них снял шлем, открыв еще одно старое бледное лицо. У него была тяжелая челюсть, а шею покрывали складки, напоминающие оплывшую свечу. Он швырнул свой шлем в Джейсона. Джейсон с легкостью уклонился

и

перенесся

назад,

снова став Джеком, а шлем с грохотом ударился о стену позади него. Перед ним стояли обезглавленные доспехи.

Ты думаешь, что это меня пугает? — презрительно подумал он. Я уже видел этот фокус раньше. Это не пугает меня, ты не можешь меня испугать, и я возьму свое.

На этот раз отель не просто слушал, он, казалось, отпрянул от Джека. Наверху, в пяти комнатах, в которых умерло пять Стражей, со звоном разбилось пять окон. Джек шагнул навстречу рыцарям.

Где-то наверху Талисман запел нежным и радостным голосом:

«ДЖЕЙСОН! КО МНЕ!»

— Ну, давайте! — крикнул рыцарям Джек и рассмеялся. Он ничего не мог с собой поделать. Никогда он не смеялся так неистово, так сильно — смех лился, как вода в водопаде, как бурный поток. — Давайте! Я готов! Я не знаю, из-за какого там Круглого Стола вы, ребята, пришли, но лучше бы вы там и оставались! Вы совершили ошибку!

Мрачно, подобно Вотану на скале Валькирий, засмеявшись, Джек бросился на безголовую фигуру в центре.

— Тебе надо было убить обоих братьев Эллис! — прокричал он, и когда медиатор оказался в зоне морозного воздуха, там, где должна была быть голова рыцаря, доспехи распались на части.

3

В своей спальне в «Альгамбре» Лили Кевинью Сойер внезапно оторвала взгляд от книги, которую читала. Ей показалось, что она услышала кого-то — нет, не просто кого-то, Джека! — зовущего из дальнего конца коридора, может быть, даже из холла. Она прислушалась, глаза расширились, губы сжались, в сердце закралась надежда… но она ничего не услышала. Джеки по-прежнему отсутствовал, рак по-прежнему поедал ее, и оставалось полтора часа до того момента, когда она сможет принять еще одну большую пилюлю, немного приглушающую боль.

Она все чаще и чаще задумывалась о том, не принять ли сразу все эти таблетки. Тогда бы они не просто приглушили боль, они прекратили бы ее навсегда. Говорят, что рак неизлечим, — не верьте этой чепухе. Попробуйте съесть пару дюжин этих таблеток. Что вы на это скажете? Хотите попробовать?

Джек — вот что удерживало ее от этого. Она безумно хотела вновь увидеть его и даже воображала, что слышит его голос, и этот голос не просто называл ее по имени — он цитировал куски из ее старых картин.

— Ты — старая сумасшедшая дура, Лили, — проворчала она и зажгла «Герберт Тэрритун» тонкими пальцами. Она сделала две затяжки и выбросила сигарету. Более двух затяжек вызывали у нее кашель, а кашель разрывал ее на части. Старая сумасшедшая дура. Она снова взяла книгу, но не смогла читать, потому что слезы текли у нее по лицу, а внутри все болело, ох как болело, и она хотела проглотить все таблетки сразу, но сначала мечтала увидеть его, своего дорогого сына, его прекрасный лоб и сияющие глаза.