Талисман

Как бы там ни было, я не сомневался, что меня казнят. Смерть представлялась избавлением от страданий.

Меня доставили к королю.

«Эльбер, — сказал он, — я могу сохранить тебе жизнь».

«Мне она не нужна», — ответил я.

«Она нужна мне, — возразил Аргеваль, — и Италии. Я, пожалуй, погорячился, поступив с тобой так жестоко. Но ты был не прав! Ты нагрубил мне. И я простил тебя и прошу об услуге…»

Если бы мое сердце не сжималось от боли, я бы расхохотался.

«Что нужно всесильному правителю от преступника-инородца, ожидающего казни?»

Аргеваль объяснил, в чем дело. Оказалось, что приехавший пару суток назад в Рим французский вельможа предложил королю выставить своего воина против любого гладиатора. И выбор пал на меня.

«Если ты, Эльбер, победишь, то получишь свободу и станешь полноправным гражданином Рима!» — пообещал Аргеваль.

— И ты ему поверил? — удивилась Ника.

— Поверил или нет, но я согласился. Меня бы все равно убили. А так я мог умереть достойно, в бою. Или победить, а потом разобраться с врагами… освободить Гларию и бежать вместе с нею… Бара, самая страшная пытка на свете — пытка надеждой!

— Понимаю, — вздохнула девушка.

— Противника я впервые увидел только на арене. Его звали Каваб. Ростом он был добрых семь локтей, а весом, наверное, со средних размеров лошадь. Мне не раз приходилось сражаться с гладиаторами значительно крупнее меня, так что ничего особенно страшного и необычного не случилось. Подобные Кавабу воины обычно не отличаются ловкостью. И ты выигрываешь в скорости и реакции, главное, не позволить ему себя задеть, один удар такого кулака величиной с детскую голову — и рискуешь больше не встать.

— Известное дело, — кивнула Ника. — И что ты с ним сделал?

— Правильнее было бы спросить, что он со мной сделал. Я его недооценил. Каваб, несмотря на габариты, оказался на редкость шустрым малым. Он осознавал, в чем его преимущества и пользовался ими. Он сломал мне руку, а я выдавил ему глаз. Боли я в тот момент не чувствовал. Мы ползали в кровавом песке, стараясь добить друг друга. Он навалился на меня всей тушей, я же вцепился зубами ему в горло, как издыхающая собака; я перегрыз ему глотку и потерял сознание. Мне потом рассказали, что мои челюсти едва-едва удалось разжать.

— Значит, ты победил?

— Да, «во славу Рима». Но от меня самого мало что осталось. С арены меня унесли с перебитым хребтом. Было ясно, что больше мне туда не вернуться, даже если я каким-то чудом останусь в живых.

— А что король Аргеваль?

— Что — король Аргеваль? Я выполнил свою миссию, стал бесполезным. И он забыл о моем существовании. Весь следующий год я провел в Англии. Кто-то вызвал моего отца, и он отвез меня домой — умирать. Но изуродованная плоть упрямо цеплялась за жизнь. А еще… я бредил Гларией, не различая сна и яви. Тогда, в Англии, я впервые услышал об Австралии…

— А при чем тут Австралия?

— Сейчас объясню. Меня лечил знахарь Таймацу, любящий странствовать. Маленький, черный, узкоглазый… Он скакал вокруг меня как обезьяна, болтая обо всем на свете, да еще пытался петь, а голос у него был просто отвратительный, тонкий и визгливый, и, представляешь, никакого слуха. Он раздражал меня. Но побить его я был не в силах, а мои крики он в расчет не принимал, делал вид, что их не слышит. Он разминал и массировал мое тело, топтался на нем, обмазывал с ног до головы какой-то дрянью — смесью трав, глины и еще чего-то; он даже спать мне не давал, как видно, полагая, что круглые сутки обязан надо мной издеваться. Я считал его исчадием преисподней, а Таймацу только посмеивался.

«Ты злишься, и это хорошо, — говорил он, — когда человек злится, он уже не мертвый!»

Постепенно я снова начал двигаться, и он заставил меня вставать и ходить…

Таймацу был родом издалека, с Радужных Островов. Я прежде никогда не видел таких странных людей. Он молился неведомым мне богам и совершал непонятные обряды…

Он поведал мне, что в книгах пророчеств значится, что вот-вот наступят последние дни, когда войны и болезни уничтожат множество народов и стран, и только в Австралии сохранится жизнь… и, дескать, звезды свидетельствуют о том же самом.

— Как я погляжу, у тебя вечно голова забита всякой ерундой!

— Бара, нет, это серьезно. Я решил построить корабли и увезти на них в Австралию Гларию и столько людей, сколько поместится…

— И где ты взял денег на все это?

Ника представила: человек лежал пластом, харкая кровью, потеряв все, что имел, и при этом мечтал спасти мир. Поистине, он либо безумец, либо… именно на таких людях сущее и держалось. Но одно другого не исключало.

— Ну, сбережений на пару кораблей мне бы хватило. А остальное, я полагал, придумаю, как раздобыть… В десять раз больше для начала.

— Уж не ради ли этого ты стал охотником за сокровищами?

— Ну да… Я думал, если боги все-таки даруют мне жизнь, я сумею достойно ею распорядиться.

Не удержавшись, девушка с нежностью погладила его по плечу. Для нее не было секретом, что нельзя показывать ему свою жалость. Белый Воин слишком горд и воспринимает как унижение слова сочувствия.

— Ты фантазер, Эльбер.

— Ты считаешь меня дураком?