Талисман Шлимана

– Слышите, девушки танцуют? – заметил вновь пришедший путник. – Веселая песня. О критянках. Кажется, ее сочинила Сапфо.

Критянки под гимн,

Окрест огней алтарных,

Взвивали, кружась,

Нежные ноги стройно,

На мягком лугу

Цвет полевой топтали.

И Гелия тоже услышала ту песню. На другом языке они пели о чем-то близком ей и светлом.

Я не вижу – где,

не знаю – когда,

но это – будет.

Эти люди, познавшие умение говорить о тех тайнах, которых боялись даже жрецы, так просто.

Она слушала и слушала. Море окатывало ее пеной. Вдали синели горы.

И тогда она поняла, что это не брызги, а ее слезы.

Что-то случилось с ней.

Эти люди пели, и в их песне были Игрунья и ее беспечный танец, смех, и юноша, победитель быка с лилией в волосах, все вдруг поднялось в ней – рыдающий купец, прощание с Египтом, разрушенный остров, черный ужас, светлая боль.

Века пройдут, сотрутся наши храмы в бесцветный прах.

Но новый виноград взрастит

На этом же пригорке солнце

И новые, с иным наречьем люди

Все те же песни будут петь…

А боль боится песен.

– Что с тобой? – прошептал подошедший жрец.

– Пошли скорее к дороге процессий, где видится гора Гюхта. – И там на нижней ступени Гелия остановилась, взяла его за руку.

– Смотри, что я сотворила из мрака, пустыни и боли.

Послушай, жрец. Они не знают о нас, но они поют на языке ахеян наши песни.

Жрец ждал. Он чувствовал, что сейчас услышит ответ на весь ужас гибели мира. И она сказала:

Это нельзя нельзя пережить,

Это нельзя понять,

Но это можно спеть.

И летит песня моя над фиалково-синим морем.

С того дня на Гелию напала сосредоточенная задумчивость. Купец подолгу играл с ее дочкой, жрец беседовал с ними, а она приходила ко дворцу, к ступеням дороги процессий. Что-то очень тихое и важное рождалось в ней. Она сидела у колонны так спокойно, как девочка. Купец и жрец иногда спрашивали себя, не к царю ли она ходит? Но она лишь приходила на ступени. Ей не хотелось отвлекаться и тратить силы, словно они ей были нужны для чего-то единственного, что она еще должна совершить.

И Гелия тихо сидела у колонны на ступенях дороги процессий.

Усни. Тебе приснятся вспененные волны, по которым идет богиня, и глаза нимф. А потом нежные запахи цветов и горячий – песка. Вкус крови, цвет неба. И песня. Сквозь высокие окна в витражах собора она все несется ввысь. И вширь. Она выше смерти. И зла. Все проходит, даже жестокость и боль.

Но песня. Средь запахов цветов и моря. Слов она почти не слышала.

А потом поняла, что он упал.

Он был слаб, лежал у моря. «О великая сила морская…».

И собрав всю свою боль, Гелия прошептала: «Создай песню». Он был слаб.

И пусть века пройдут.

И тысячи лет

Они нас услышат. Пусть они слышат,

те, кто будут после

сквозь века.

Он услышал крик чаек, пена омыла его ноги. Он улыбнулся. Светло и спокойно. Он видел прекрасную богиню, о, нет, она была слишком по-земному прелестна – то была муза. Только одета она во что-то голубое, но музы ведь часто меняют облик. И такая спокойная ясность была в его сердце.

Пусть они услышат,

Те, кто будут после.

А Гелия почувствовала, что его рана глубока и он близок к смерти. И если он не встанет… И тогда всей силой своего существа и того света, который, она сейчас знала, нельзя потерять, она взмолилась. «Благословение человеческое сильно, раз так сильно людское проклятие. Пусть живет сквозь века. Пожалуйста, иди. Не дай нам остаться в безмолвии, и этим ахейским воинам, и их детям, детям их детей. Наши храмы в земле. Но ты слышишь нас? Позови их, пусть придет к ним твоя песня, и сквозь века и тысячу лет пусть живет в ней и наша радость, наши свет и красота. Мы будем ждать и тысячи лет, когда они о нас вспомнят». И он медленно поднялся и, спотыкаясь, пошел. Каждый шаг был тяжек, было больно, но кто-то так ждал, что он дойдет.

И упав на пороге хижины рыбака, он прошептал:

– Меня посетила муза.

Прошли дни, дочь рыбака прикладывала к его ране целебные травы:

– Теперь ты будешь жить. Что за слова шептал ты, аэд, так светло и спокойно звучали они. Так величественно. Ты вправду услышал их у богов?

– Ты спасла меня, ты, девушка, и еще богиня или муза. Я теперь буду жить долго.

Пена разлеталась у их ног

– Пена морская, великая пена морская. Заря, я снова вижу тебя. Смотри, рассвет.

Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос10, и стал петь свои песни рыбачке, отцу ее, пришедшим послушать его соседям спасенный от смерти Гомер.

И век пройдет.

И еще век

И тысячелетия…

Она смотрела на священную гору Гюхту и слышала ветер. Когда это будет?

Куда идем – ведают боги,

Почему поем – одни боги знают,

За Тавридой, краем неистовых тавров,

Кто-то о нас вспомнит.

Мхи спускались с елей в чащобах Руси. Гелия никогда не видела такого леса. Человек же в коричневом корзно с блестящей фибулой на плече, казалось, был рад, что дошел до этого места.

Лесная тропа была вся во мху. Она вилась то вдоль болота, то между невысокими холмами, поросшими разноцветным мхом, то серебристым, то бирюзовым. Усталые ноги мягко утопали в нем. Из него вырастали огромные ели. Темные их лапы тоже поросли серебристым лишайником. Человек в коричневом корзно глубоко вздохнул.