Талисман Шлимана

Глеб рассмеялся. – Да я почему-то вдруг вспомнил этих новоявленых спонсоров, что с твоими студентами общаются. Откуда они взялись? У них там, между прочим, есть идея, что к древним цивилизациям лучше не прикасаться, это может быть опасным. Кстати, знаешь, что мне тут неожиданно сказал Александр Владимирович? «Глеб, если вдруг что-нибудь вам покажется странным, сразу мне звоните. А, знаете, я думаю, если у нас появится враг, то это замечательно, что такое произойдет сейчас. Двигает ими тоже, что и раньше, только методы стали более криминальными, и это меня радует. Раньше можно было бы просто запретить, а теперь уже нужно, например, выкрасть».

Замечательного я в этом, между прочим, ничего не вижу. Особенно при привычке Александра Владимировича делать свои записи от руки в одном экземпляре, а не на компьютере.

– Это уж точно.

– Как ты думаешь, к чему это он все говорил?

Анна пожала плечами.

– Не знаю. Мне он, например, несколько раз повторил, что хочет, чтобы мы ездили все вместе. Особенно после твоей поездки в Градонеж. Ты ведь нам всего не рассказывал. Послушаешь тебя и невольно думаешь: «Что за милый городок, просто Третий Китеж какой-то». Такое ощущение, что ты себя уговариваешь, что тебе в Градонеж хочется не меньше, чем в Египет.

– Может быть. Мне там было очень интересно.

– Мы же вроде запланировали экспедицию в Градонеж в будущем году. Знаешь, что мне пришло в голову? Может быть с тобой происходит что-то похожее на роман Коэльо. Он же из маленького рассказа Борхеса сделал своего «Алхимика». Там пастуху снится, что под пирамидами в Египте клад. Но, когда он туда добирается, оказывается, что клад в его родном селении, где сон приснился. Но ведь иначе бы он не увидел пирамид. Вот и ты, возможно, там узнаешь что-то важное. Надо добраться до пирамил, чтобы найти что-то в Градонеже.

Во время их разговора Анна листала Платона, отпивая маленькими глотками красное вино. Вдруг она поставила бокал на стол и спросила:

– Глеб, а что ты мне принес? Захватил бы два тома. Тут нет конца.

– Не мог же я тащить все сразу. Либо Платон, либо сборник.

– Ах нет, извини, ты не виноват, в примечаниях написано, что диалог «Критий» обрывается на самом интересном месте, может быть из-за смерти Платона.

А ведь правда, на самом интересном и таинственном месте, – Анна отхлебнула вина (красного, словно кровь быка, что стекала по стелле с письменами атлантов, как вдруг почему-то представилось Глебу). Анна продолжала – на том месте, когда боги собрались на совет, чтобы покарать жителей Атлантиды. И неясно, за что они их все-таки? А самих слов богов нет: тут все и обрывается. Перед этим, правда, есть высказывание Платона, но тоже какое-то не очень понятное. Ты смотри, как он их обругал. За что? Такое радостное и светлое искусство, – и Анна прочитала: «…они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей: но неспособным усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность.

И вот Зевс (бог богов), блюдущий законы… помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращенность, и решил наложить на него кару».

– За что он их так? Нечестие? Неужели, действительно, люди создавшие такое дивное искусство…

– Ты что, Платона не знаешь? – заметил Глеб. – Он многое подгонял под свои теоретические и философские построения. Он и поэтов (Гомера с Эсхилом) хотел изгнать из своего идеального государства. Неизвестно, как все это было на самом деле.

А Анна перевела взгляд на репродукцию фрески с летящей ласточкой, привезенную для нее с Крита Александром Владимировичем, и повторила:

– За что их все-таки?

Неужели они так о нас вспомнят?

За что?

Ее тревожные глаза были устремлены мимо жреца вдаль, туда, к горе Гюхте.

– Неужели не дойдет до них даже память?

За что рок покарал нас и боги? За нечестие?

Они могут нас забыть. Страшнее смерти забвенье.

Почему это с нами случилось? Скажи, мы прогневали богов? И каких богов или бога? Чем? Пойдем, жрец, выйдем к шумящему морю и ты мне скажешь.

– Что ты хочешь спросить?

– Ты что-то не договариваешь. Почему вы не дали мне посвящения в жрицы?

– Светлая жрица, нам звезды открыли – не надо тебе посвященья. Теперь ты видишь, что это правда. Открылось тебе то, что нам неизвестно.

– Вы научили меня светлым тайнам цветов и моря, но темные боги и богини… Разве вы рассказали мне? Что там было? И еще… одно. Ты помнишь? Здесь…

– Все уже разрушено, и это тоже. Разные жрецы были в наших храмах. Радость не смогла бы жить в нас, если б они были главным… Мы их изгнали.

– Да, но ты помнишь? Здесь. Эта страстная, горькая песня. Эта древняя песня из мрака.

Жрец кивнул.

– Слова ее непонятны. Она слышится здесь в шуме моря. Ее пели иногда наши девы. Те таинства… – жрец долго смотрел на Гелию. – Что ты знаешь о ней?