Талисман Шлимана

Когда некоторые люди гибнут, меняется ход человеческой культуры.

Неотвратимость рока. Фатум, перед которым склонялись древние.

На островах блаженных и в зловонных трущобах

я помнил тот голос.

Он входил в меня болью, он входил в меня светом.

Спасите мой разум.

И какая-то светлая сила, которая дерзнет бороться с роком.

У истории не бывает сослагательного наклонения. А так ли это?

Я шел по песку. Тишина пустыни и песня тьмы. Шальная мысль остаться ночью у пирамиды Джосера охватила меня.

О той культуре исчезала даже память, но они смогли нас позвать. Они нас зовут?

Что от жизни осталось, какой остаток?

Фрески Кносса найдут через тысячи лет.

Но в песнях Эллады звенит душа Крита,

На другом языке, но все тот же свет.

И я подошел к ней, пирамиде Джосера. Потрогал шершавую кладку рукой. Теплые камни дышали. Околдовывал воздух. И пронзившее меня чувство стало явью.

То была какая-то большая мысль о вещем знании и судьбе Кассандры. И эта мысль была нестерпима.

Я прижался щекой к теплым камням пирамиды.

Много позже я пытался понять, что же произошло со мной там. Позже, когда я узнал, что некоторые люди пытались мне воспрепятствовать и считали тот миг важным. Но они совсем неверно себе все представляли. Да и можно ли это как-то представить. Чувство. Светлое. Будто добрый голос дальнего друга. И спасающее. Не только меня. Как это объяснить? Там еще было слово, то же, что я услышал потом в Дельфах.

Итак, после посещения гробницы безумная мысль взобраться на пирамиду Джосера охватила меня. И мне это, как ни странно, удалось, вскарабкавшись по ее склону, я стоял на высоте. И там, на один миг я понял все… но лишь на миг. Завесу нельзя приподнять, но за ней есть ответ. Есть нечто.

То, что ощутил я, стоя на пирамиде Джосера, то, что не нашли даже древние греки, открывшие катарсис. То, что может изменить рок, даже если мир гибнет…

Это можно было назвать одним словом.

Остановить и смерть, хоть все смертны.

Нити парки сплетаются в нить Ариадны.

Отврати судьбу, отврати свой фатум.

К этому невероятному ощущению почему-то снова примешивалась мысль о судьбе, а потом о Шлимане.

И держась за теплый камень, я вдруг вспомнил. А ведь женщина на фреске, как и на эскизе Ингрид была в одежде с Крита.

Кто ты, критянка? Услышь меня.

Тайное знание ступеней.

Анна долго смотрела на него, во сне он вздрогнул от этого взгляда, перевернулся на другой бок.

– Подожди царя в этой комнате, – воин протянул Гелии чашу. Вино было темным и жгучим, факелы горели чадно и жарко. Она внезапно поняла, что слишком долго ждет его. Взглянув на стражника, задремавшего над чашей, она быстро вышла за дверь. Все коридоры были ей знакомы лучше, чем ахейским воинам, и скоро она оказалась в спальне и застыла у порога. Он крепко спал, у ложа стояла его царица. Она была в пышном праздничном одеянии и смотрела на царя. Во сне он вздрогнул от этого взгляда и перевернулся на другой бок. Гелия стремглав побежала по коридорам, и на аллее процессий прижалась к холодной колонне, стараясь различить в темноте гору Гюхте. И тогда снова увидела и услышала ту девушку, но теперь Гелия поняла, кто она и что ее ждет, и муку пророчицы, которой не верят…

«Завтрашний день, какое счастье, что ты скрыт от очей.

Счастливы те, кто тебя не знают».

И Гелия ощутила и ее, и свою обреченность. Пережить гибель мира и увидеть то, что ей открылось со ступеней дороги процессий, чтобы потом стать жертвой в кровавом чужом пиру? Неумолимость судьбы свершается… Так вот о чем предупреждал ты меня, купец. Но я все равно пришла б к тебе, царь. А теперь мне быть жертвой твоей царицы? Меня убьют. Как в древней песне: обагрить камень жертвенной кровью?

Вот так и окончится путь мой после гибели мира. Она с усталой покорностью смотрела на гору Гюхту. Протянула руки.

– Друг мой, далекий друг мой. Против проклятия слабо благословенье.

И вдруг услышала дальний голос, странные слова. И удивилась, поняв их.

Что ж, ахеяне, слез моих не увидите вы. Я украшу прическу жемчужного нитью и серебряной лентой. И тут до Гелии издали, из рощи за покоями царицы донеслась песня. Ее и раньше часто пели здесь критянки. И она вдруг именно сейчас поняла о чем та давняя песня.

Древняя песня из мрака.

Я не хочу быть жертвой.

Я поднимаюсь.

Ты разве не понимаешь?

Ты не понимаешь?

И швырнула ленту.

Гелия стояла и слушала, и в душе рождались вопрос и надежда.

Кто-то пел плач о девушке с серебряной лентой.

Племена уходят и племена оставляют землю.

Разве есть ответ на вопрос богини?

Я выбросила ленту, серебряную ленту.

Мой милый сказал:

«Швырни серебряную ленту».

Глухо звеня, упала она вдали от могилы,

От подземелья, где погибают жертвы.

Я не хочу жертвой быть принесенной.

Мой милый сказал:

Пойдем по светлым ступеням,

Зиккурат строили для пути

К светлому богу.

Упала звеня серебряная лента.

Воин нашел ее.

Почему люди не летают, как птицы?

Я бы вырвалась и полетела к морю.

Ты, странник, услышь – это

камни поют и кричат от боли.

О серебряной ленте, что жжет мне руки.

О девушки Ура, сорвите с волос ваши ленты.

Есть другое счастье, девушки Ура -

песни, что поют в лугах, цветы и птицы.

Туда, к далекому морю…