Талтос

Эш постучал в стекло.

Маленький человек оглядел Эша с головы до ног и покачал головой. Сам он был принаряжен по-новому: в твидовый костюм с жилетом, абсолютно новую рубашку и ботинки, сиявшие как зеркало. Даже пара коричневых кожаных перчаток лежала на столе, словно две призрачные руки, смятые и плоские.

Невозможно было понять, какие чувства скрываются за складками и морщинами плоти Сэмюэля, но аккуратность и общий вид маленького человека говорили о чем-то ином, нежели пьяная болтливая мелодрама, длившаяся последние сорок восемь часов.

То, что Майкл счел Сэмюэля таким забавным, было истинным благословением. И в самом деле, в одну из ночей они напоили друг друга так, что очутились под столом, и сыпали шутками, а Роуан и Эш лишь снисходительно улыбались, пока не остались наконец одни в ужасном напряжении, понимая, что если они отправятся в постель, то могут потерять гораздо больше, чем приобрести, если Эш не будет думать о себе, и только о себе.

Но эгоизм был не в характере Эша.

«Как и одиночество», – думал он.

Рядом со стаканом Сэмюэля лежало кожаное портмоне. Собирается уходить.

Эш осторожно протолкнулся мимо входивших, слегка кивнув швейцару, и указал на Сэмюэля, давая понять, что его ожидают.

Холод растаял сразу. Вместе с громким гулом голосов, топотом ног, стуком и звоном посуды вокруг Эша возник густой поток теплого воздуха. Разумеется, все головы повернулись в его сторону, но самым замечательным в ресторанных толпах Нью-Йорка было то, что соседи по столикам были вдвое более оживленными, чем где-либо в другом месте, и всегда чрезвычайно сосредоточены друг на друге. Все встречи казались невероятно важными, еда поглощалась стремительно, на лицах отражалось безумное увлечение, если не собственным собеседником, то уж точно стремительными событиями вечера.

Безусловно, они заметили высокого мужчину в скандальном фиолетовом шелке, севшего напротив самого маленького в этом зале человечка, коренастого парня в плотной одежде, но они заметили это лишь краем глаза или на одно мгновение, когда повернули голову так резко, что рисковали повредить спинной мозг. Столик располагался прямо перед окном, но люди на улице были еще более искусны в тайном наблюдении, чем те, кто находился в теплом безопасном пространстве ресторана.

– Ну давай, говори! – пробормотал Эш. – Ты уезжаешь, возвращаешься в Англию.

– Ты знал, что я вернусь. Не хочу оставаться здесь. Я всегда думаю, что нечто будет прекрасным, а потом устаю и должен вернуться домой. Я должен вернуться в долину, до того как те дураки из Таламаски нахлынут туда.

– Они этого не сделают, – возразил Эш. – Я надеялся, что ты побудешь здесь еще немного. – Он сам восхищался тем, как владел собственным голосом. – Что мы еще поговорим о многом…

– Ты плакал, когда прощался со своими друзьями-людьми, так?

– А почему ты меня об этом спрашиваешь? Решил, что мы должны расстаться с дурными словами?

– Почему ты им доверяешь – двум магам? Эй, к тебе официант обращается. Съешь что-нибудь.

Эш ткнул пальцем в меню, в обычную пасту, какую он всегда заказывал в подобных местах, и подождал, пока официант исчезнет, прежде чем заговорить снова:

– Если бы ты не был пьян, Сэмюэль, если бы ты не видел все сквозь туман, ты бы знал ответ на свой вопрос.

– Ведьмы и колдуны клана Мэйфейр. Я знаю, что они собой представляют. Юрий мне рассказывал о них. Юрий много говорил, пока был в лихорадке. Эш, не сотвори снова глупость. Не жди, что такие люди полюбят тебя.

– В твоих словах нет смысла, – возразил Эш. – И никогда не было. Пустая болтовня, к который я привык, когда ты рядом.

Официант поставил на стол минеральную воду, молоко, стаканы.

– Ты выбиваешься из ряда, Эш, – заявил Сэмюэль, жестом заказывая себе еще виски, чистого виски, – Эш чуял его запах. – Но я тут ни при чем. – Сэмюэль откинулся назад. – Послушай, друг мой, я всего лишь пытаюсь тебя предостеречь. Позволь мне высказаться. Не люби этих двоих.

– Ты ведь знаешь, что, если будешь читать мне нотации, я просто выйду из себя.

Маленький человек расхохотался. Это был низкий, громыхающий смех, но складки над его глазами выдавали внезапное смущение.

– Ну, это могло бы задержать меня в Нью-Йорке еще на часок-другой, – сказал он. – Если бы я думал, что и вправду увижу подобное.

Эш не ответил. Было чрезвычайно важно не сказать сейчас ничего такого, чего он действительно не подразумевал, только не теперь, только не Сэмюэлю и не кому-нибудь еще. Он так думал всю свою долгую жизнь, но все равно время от времени напоминал себе об этом.

– А кого мне следует любить? – спросил он через мгновение с едва заметным упреком. – Я буду рад, когда ты уедешь. Я хочу сказать… я хочу сказать, что буду рад, когда закончится этот неприятный разговор.

– Эш, тебе вообще не следовало так сближаться с ними, не следовало рассказывать им все то, что ты рассказал. А потом еще тот цыган – ты ему позволил вернуться в Таламаску.

– Юрий? А чего ты от меня хотел? Как я мог помешать ему вернуться в Таламаску?