Талтос

Боже правый! Мэри-Джейн даже не осознала, что проклятое место повернулось вверх дном в ее отсутствие! Мы должны вытащить оттуда бабушку, если предположить, что она еще не утонула без всяких соблюдений приличия в этом забытом Богом илистом болоте! Запах был самым отвратительным из всех, которые ей приходилось ощущать, а когда Мона взглянула на небо, оно светилось розовым светом, как бывает в Луизиане. Исчезающие деревья тянули друг к другу бесполезные маленькие ветки, чтобы соединиться вместе, и мох казался прозрачным: бесконечные вуали из мха. Птицы… Подумать только, как кричат птицы. Самые верхние ветки деревьев были покрыты паутиной. Интересно, это пауки или шелковичные черви?

— Да, место и в самом деле очаровательное, — вслух произнесла Мона. — Только вот этот дом, не собирается ли он перевернуться?

«Мама».

«Я здесь, Морриган».

Позади нее на дороге послышался какой-то звук. Боже, Мэри-Джейн бежала к ней, одна, во тьме. Максимум, что она могла сделать, — это повернуться с поднятым вверх фонарем. Спина болела теперь просто невыносимо, а она не могла даже поднять что-нибудь или попытаться дотянуться до чего-нибудь — могла только держать этот жуткий фонарь.

«А эта теория эволюции объясняет происхождение абсолютно каждого вида на планете к этому времени? Я имею в виду, не существует ли второй теории: возможного спонтанного развития?»

Она потрясла головой, чтобы окончательно проснуться. Кроме того, она не знала ответа на этот вопрос. Истина заключалась в том, что эволюция никогда не представлялась ей логичной.

«Наука дошла до того момента, когда различные виды верований, когда-то отвергнутые как метафизические, теперь снова считаются полностью возможными».

Мэри-Джейн выскочила прямо из тьмы, она бежала словно маленькая девочка, зажав в правой руке свои туфли на высоком каблуке. Подбежав к Моне, она остановилась, согнулась вдвое, справилась с дыханием и затем поглядела на Мону.

— Боже, Мона Мэйфейр, — произнесла она с беспокойными всхлипами; ее смазливое личико блестело, покрытое тонким слоем пота Я должна доставить тебя в этот дом, и немедленно.

— Твои колготки разорвались в клочья.

— Ну и пусть. Я знала, что так и будет, — сказала Мэри-Джейн. — Я ненавижу их. — Она подняла ящик со льдом и побежала вниз по пирсу. — Поспеши, Мона Ты что, собралась помирать при мне прямо здесь?

— Сейчас же прекрати эту болтовню! Малышка может тебя услышать!

Где-то послышался шум, какой-то всплеск. Мэри-Джейн бросила ящик со льдом в лодку. Значит, там была лодка. Мона пыталась идти как можно быстрее по скрипучим, расщепленным доскам. Каждый шаг сопровождался мучительной болью. Затем совершенно неожиданно она ощутила, что происходит что-то реальное, должно что-то случиться. Боль, похожая на удар кнута, опоясала спину и талию, или, вернее, то, что осталось от талии. Она остановилась, кусая губы, чтобы не кричать.

Мэри-Джейн бежала обратно к лодке уже со вторым грузом.

— Мне нужна помощь, — сказала Мона, и последнее слово произнесла уже едва слышно. Она медленно прошла к краю пирса, радуясь, что на ней туфли без каблуков, — а ведь вовсе не думала об этом, когда обувалась, — а затем увидела широкую мелкую пирогу, когда Мэри-Джейн погрузила в нее последний из мешков и пошвыряла туда же все одеяла и подушки.

— А теперь дай-ка мне фонарь и стой на месте, пока я не подгоню лодку ближе.

— Мэри-Джейн, я вроде бы. Ладно, я скажу. Похоже, что я боюсь воды. Я хочу сказать, что действительно чувствую себя по-настоящему неуклюжей, Мэри-Джейн, и не знаю, смогу ли забраться в эту лодку.

Боль полыхнула снова «Мама, я люблю тебя, я боюсь».

— Ладно, не бойся, замолчи! — сказала Мона

— Что ты сказала? — спросила Мэри-Джейн. Мэри-Джейн прыгнула в большую металлическую пирогу, схватила длинную палку, как-то прикрепленную к борту, и затем быстрыми толчками подала лодку назад. Фонарь стоял спереди — похоже, там была маленькая скамеечка или что-то другое, специально для него. Остальной груз лежал возле кормы.

— Давай, милая, просто войди в нее, да, вот так правильно, обеими ногами.

— О Боже, мы утонем!

— Нет, дорогая, это просто глупо: здесь не глубже шести футов! Мы будем грязные, но не утонем.

— Я с легкостью утону и в шести футах, — вздохнула Мона. — А дом! Ты только взгляни на этот дом!

— А что с ним?

Мир проявил милосердие и перестал качаться и кружиться. Возможно, Мона слишком крепко сжимала руку Мэри-Джейн и причиняла ей боль. Все, пора ее отпустить… О'кей, спокойно! Мэри-Джейн схватилась обеими руками за палку, и они отчалили от пирса.

— Мэри-Джейн! Ты только посмотри, Мэри-Джейн, — воскликнула Мона

— Все хорошо, милая, мы поплывем медленно, ты просто стой спокойно и ни о чем не беспокойся. Это большая, устойчивая пирога. Ничто не заставит ее накрениться. Ты можешь встать на колени, если хочешь, или даже сесть внизу, но сейчас я бы не советовала тебе волноваться по этому поводу.

— Дом, Мэри-Джейн! Этот дом клонится на одну сторону.

— Дорогая, он находится в таком состоянии уже пятьдесят лет.