Там чудеса

На пещеру она набрела случайно, когда пыталась поглубже в лес забраться, чтоб уж точно ни одной живой души не встретить и переночевать спокойно. Что до неживых и нечистых – к ним-то Фира как раз и стремилась, но уже не верила, что так быстро отыщет грань истончившуюся.

Говорили, конечно, что в Прекаменковой чаще на севере пропадают люди и тропы там неведомыми зверьми исхожены. Говорили, что в Молковом озере видали мавок, а на ветвях над гладью водной по ночам русалки раскачиваются. Болтали и про лешего, и про ведьму настолько древнюю, что Марена-Смерть у нее в подружках.

Но сколько б слухов ни долетело в Яргород, все в итоге затихали и не повторялись.

Нет, Фира знала, как уточнить дорогу, но для начала надо было обсохнуть, исцелиться и отдохнуть. Плечо-то она вправила и подлечила еще на берегу, а в ушибленный бок вливала чахлые остатки сил по пути через лес, но оказалось, что больше всего досталось колену: слишком часто Фира падала. И теперь не шла толком, плелась, правую ногу подволакивая. Когда же увидела меж вековых, поросших мхом стволов чернеющий каменный зев, едва не рухнула от облегчения и усталости прямо на пороге.

Было уже неважно, медвежья это пещера, драконья или еще чья, – Фира согласилась бы лечь в обнимку с любым из здешних чудищ, только бы от опротивевшего дождя укрыться и огонь развести. Но обниматься не пришлось. Внутри было восхитительно сухо и почти пусто.

Почти…

Хозяин нашелся сразу же: чистенький, ни доли гниющей плоти, скелет. А вот одежка на нем была хоть старая, поношенная, но ни на волосок не истлевшая, будто только надетая, так что умер он явно не столь давно.

Волхв.

Кого ж еще боги вместе с мясом и кровью забирают…

– Прости, что тревожу, жрец, – прошептала Фира, обходя скелет по широкой дуге и углубляясь в пещеру. – Тебе сей дом уже без надобности, а у меня дело важное.

Естественно, скелет не ответил. Фира поразмыслила, мешки у дальней стены сбросила и, вернувшись, со всей бережностью, на какую была способна, оттащила его в сторону. Ни единой косточки не обронила.

– Прости, жрец, – повинилась еще раз, – боюсь наступить на тебя впотьмах.

И лишь после этого позволила себе присесть и к стене привалиться, кажется, сей же миг лишившись чувств, а очнулась уже в тех самых «потьмах» от лютого холода.

Ночь не пожалела Фиру: тело ее задеревенело, руки и ноги отказывались гнуться, а хворое колено распухло и вспыхивало огнем при любой попытке пошевелиться. Мокрые тряпки, конечно же, и не подумали обсохнуть и теперь, противные, ледяные, еще отчаяннее льнули к коже.

Зато внутренних сил прибавилось, это Фира сразу ощутила: как гудит кровь от вернувшихся чар, как светлеет в пещере, потому что глаза колдовством полнятся.

Она застонала, потянулась и забросила искру в выложенный недалече каменный круг с охапкой хвороста.

– Спасибо, жрец, за очаг.

Мертвый волхв, как и прежде, хранил молчание.

Занялся огонь, затрещали сучья, зазмеился по пещере дымок. Фира сначала завороженно на языки пламени смотрела, потом спохватилась, встряхнулась через боль и к важному приступила.

Рукам и голове дело нужно, чтоб не лезли мысли нехорошие, не бередили душу.

Например, о Сивушке… о том, как не уберегла ее, под стрелу подставила. Или о собственной гордыне: с чего Фира вообще взяла, что сдюжит такой поход? Верно, посмеялись боги, на ее потуги глядя, и щелкнули по носу, так что и сотни верст не прошла, а уже переломалась вся. А еще о Людмиле… что, может, и она не так крепка, как думалось, и вдруг изменит ее Навь, искорежит, исковеркает…

Нет, размышлять о таком точно не стоило, а вот обсушиться, ногу подлатать и поесть надо было как можно скорее. И пусть бегут по щекам слезы, ничего, иссякнут скоро… Сколько в одной девке может таиться тех слез?

Заботы внезапно увлекли. Да и жевать хлеб в теплых сухих портках и рубахе да с залеченным и перетянутым онучью коленом было куда приятнее. Фира даже платье с косой в порядок привела, свернула заново и убрала в чистый мешок, найденный среди нехитрых пожитков волхва.

– Не краду, жрец, – заверила она безмолвный скелет, – одалживаю. И расплачусь за приют сполна. Пока неведомо мне, как принято с такими, как ты, прощаться. Но я вернусь и костям твоим подарю покой.

Почудилось или нет, но будто дрогнула пещера, принимая клятву.

Страшнее всего было гусли доставать, но они сверкнули в свете костра начищенными боками, новенькими струнами тренькнули, и Фира выдохнула.

Чудеса, да и только. В гриднице всего-то на пол упали и раскололись, а тут столько бились о камни и землю, в реке плавали, в мокром мешке тухли – и ни царапинки.

Фира щипнула струны раз-другой, провела пальцем от первой до последней и, наконец поверив, что не привиделось ей, сунула гусли в тот же волхвов мешок.

Вот и все, нечего больше собирать.

Шелом из реки она так и не выловила, нагрудник в лесу сбросила, шапкой Борькиной грязные, покоричневевшие огрызки волос прикрыла, а в мятель закуталась и у огня улеглась, надеясь еще подремать.

Хорошо, что не уснула, тогда бы не услышала шаги уверенные, под которыми хлюпала влажная земля, и голос:

– Есть кто живой?