Там чудеса

Руслан старательно мысли ненужные отгонял, толку в них не видя. «Ежели случилось все так – прими, – говорил отец. – Ежели коробит нутро – борись». Просто и ясно. Пока что нутро оставалось спокойно, довольно даже. Пусть не целый волхв в попутчиках, всего лишь половинка (а то и треть), но уже не в одиночку против Нави идти.

И не сможет Владимир обвинить Руслана в обмане: не звал он друзей с собой, не брал дружину, а что мальца какого-то в лесу подобрал, так, почитай, спас его от волков зубастых, разбойников бездушных, грибов ядовитых и голодной смерти. Не бросать же было!

Вот сумеет ли волхвенок помочь – вопрос другой, позаковыристее, и тут гадать бесполезно, только на деле проверять.

– Красавец! – воскликнул он, к Бурану подлетев, и тот, вот диковина, не взбрыкнул, не ощерился, морду мухортную под руку его подставил, занежился.

А ладони-то у мальчишки тонкие, хрупкие, у девок домашних и то мясистее… И сам собою короткий, тощий, как не переломился еще под закинутым на плечо мешком.

Сколько ж ему лет?

Вроде не совсем дитё, но даже голос на место не встал, то внизу гудит, то почти до писка взмывает, петуха дает. И ведь не вглядишься в лицо, не рассмотришь как следует – оно чумазое такое, словно малец с рождения воды чистой не видел и разве что в болоте купался, так что из-под шапки и не волосы торчат, а застывшие куски грязи.

– Как звать тебя? – спросил Руслан, и волхвенок дернулся, застыл, затем руку от морды конской отдернул и под плащ спрятал.

– Иром зови, – откликнулся наконец, не оборачиваясь, попятился и в землю уставился, камень сапогом всковырнул.

– Ну что, Ир, мечтал о странствиях? Так взбирайся в седло.

Малец замычал и головой мотнул:

– Сам садись. Я пока на своих пойду. В лесу больно не поскачешь, так что не отстану, я быстрый.

– Если за Бурана переживаешь, он и не таки… – начал Руслан, но его перебили:

– Что я, девка, в одном седле с тобой тереться? Сказал же, пешим пойду.

Ах вот оно что.

– Много ты знаешь о девках, седлах и битвах страшных, когда раненого побратима на себе везешь. Но дело твое.

Кажется, Ир облегченно выдохнул. Мешок с плеча сдернул, протянул – рука дрожала, пока на весу его удерживала – и на Руслана покосился.

Тот усмехнулся. Хотел было сказать, что раз такой ловкач, то и поклажу пусть сам тащит, но не стал. И без того под этим взглядом извергом себя чувствовал, который над ребенком измывается. Так что взял мешок, к луке седла привязал, потрепал Бурана по холке и на спину ему вскочил.

– Отстанешь…

– Да помню, помню, – проворчал Ир, в мятель заворачиваясь. – Искать не будешь.

Руслан бы искал, пусть недолго, и все же… но говорить об этом точно не собирался.

– Куда?

– На восход.

* * *

– Не устал? – спросил он через десяток верст, когда дыхание Ира хриплым сделалось, а шаг – медленным.

Кочки и деревья поваленные явно давались ему тяжелее, чем Бурану. Да, промчаться по лесу как по полю широкому не получилось бы, и все ж Руслану приходилось сдерживать коня, который иначе и меж стволов шел бы куда проворнее, даром что здоровенный.

Ир глянул на него исподлобья, шапку стянул, лоснящееся от пота лицо обтер ею – только грязь размазал – и снова нахлобучил до самого носа.

– Не устал, – ответил хрипло.

Упрямец.

– Как ты в ученики к волхву попал? – спросил Руслан еще версты через три.

Ехать в молчании ему не нравилось, а сам Ир заводить беседу не спешил и вообще вдруг каждое слово стал взвешивать.

– Отдали.

– Родители?

– Угу.

– Вот так просто отправили в пещере жить? Неужто не обливались сердца кровью?

Ир хохотнул, но горько как-то, отравленно, и пробурчал едва слышно:

– Не у всякого родителя есть сердце.

Этого Руслан понять не мог. Может, потому что видел в жизни лишь счастливые семьи – даже родители Третьяка, нарекавшие детей по очереди рождения, все ж любили их до беспамятства, – а может, просто страшился сам создать несчастливую. Выбрать не ту женщину. Не ощутить родства душ. Не передать эту связь сокровенную сыновьям и дочерям. А то и вовсе озлобиться…

«Но теперь о том можно не волноваться. С такой, как Людмила, не познает счастья только дурак».

Мысль отчего-то не грела, только бередила нутро, и Руслан снова заговорил, рассеивая неуютную тишину утреннего леса. Шорохи да шелесты никуда не делись, но… где трели птичьи? Где стрекот жучков и писк грызунов подземных?

– Когда спасем жену мою, увидишь, какой должна быть мать. Нет девы краше и скромнее.

– Какая она? – Впервые в голосе Ира интерес прорезался.

– Я же сказал…

– Ну да, красивая и скромная. И все?

Руслан нахмурился, повод невольно в кулаке стиснул, но тут же расслабил пальцы.

– Добрая. Чистая…

Слова подбирались с трудом, и в душе поднимался гнев. С чего он вообще должен отвечать на глупые вопросы?

– Была у меня лошадка, – промолвил Ир с тоской, верно, и правда была. – Красивая, добрая, чистая… но, как видишь, я на ней не женился.