О небольшом, накрепко связанном друг с другом народе. О белых глазах и звериных чертах: у кого хвост лисий под юбкой, у кого волчьи когти в сапогах, а у кого и птичий клюв вместо носа. Одни описывали чудских как низеньких, бледных и неказистых, другие пели об их красоте и стати; одни страшились их как нежити лесной, другие верили в их мудрость и искали зачарованный град, чтобы спросить совета.
Но в чем сходились все сказы и побывальщины, так это в несметных богатствах чуди. Не нуждалась она в злате, каменьях и шелках, потому и стекались сокровища в их пещеры рекой.
Дотья любила поучать этим ребятню:
Чудь белоглазую она почитала за везучих дураков, но на сокровища их, верно, поглазеть бы не отказалась. Так что Фира почти радовалась, что подруги рядом нет: разочаровалась бы она, ибо не виднелось пока нигде никакого злата, никаких шелков…
В избах, что попадались им на пути, не было дверей, так что разглядеть убранство труда не составляло. Точнее… нагие стены и облезлые печи, вот и все, что имелось внутри. Хотя росписи на ставнях вполне можно было назвать «богатыми».
А одежда, которую Фира заметила еще с вершины холма, вблизи оказалась пусть пестрой, но заношенной до дыр. Встретившего их мальчишку в Яргороде нарекли бы оборванцем за короткие потрепанные штаны и неподпоясанную мышиную рубаху. Прочие же чудские, что порой проносились мимо в плясе, парами и поодиночке, держась за руки и сцепившись змеей, мало чем отличались. Смердские платья, босые ноги, бесконечно счастливые лица…
Такие, что хотелось ухватиться за любую свободную ладонь, бежать следом и напитываться этим счастьем.
– Неделя, длись! – пропела рядом худенькая девица с двумя толстыми пшеничными косами до пят и закружилась на месте, прикрыв глаза и раскинув руки.
– Огонь, ярись! – подхватил ее под мышки да поднял в воздух светловолосый юнец, чем-то похожий на Руслана, если того уменьшить в полтора.
Что и говорить, чудские и впрямь все как на подбор были невысокими, так что Фира в кои-то веки чувствовала себя обыкновенной, а вот князь неловко передергивал плечами, словно и сам желал уменьшиться.
Или боялся кого-нибудь пришибить ненароком.
Девчонка меж тем рассмеялась, выкрутилась из рук мужских и ринулась прочь с криком:
– У Купалы нету пары, и ты свою поищи!
Юнец бросился следом, и оба скрылись за вторым кольцом домов, за ними промчалась стайка нечесаной ребятни, и Фира устремилась туда же. Им нужен был городской голова или хоть кто-то, кому следовало представиться и испросить приюта, и где ж его искать, как не в самом сердце?
– Думаешь…
Руслан еле увернулся от очередного юркого мальчишки, протиснувшегося между ними, чуть не упал и выругался.
– Думаешь, стоит у них спросить? – начал снова, теперь шагая с Фирой вплотную и даже придерживая ее за плечо, отчего разом делалось и смешно, и стыдно.
– Конечно, – пробормотала она. – Мы гости и не можем задержаться здесь просто так…
– Я не о том. Думаешь, подскажут они, где искать этого… – имя далось Руслану с трудом, но он все-таки закончил: – Черномора?
Фира закатила глаза:
– Во-первых, очень мило, что ты готов советоваться, я почти прослезилась. А во-вторых, Навь – не росская деревушка. Вот спросили б у тебя про какого-то колдуна луарского или деханского, указал бы дорогу?
– Я, кроме тебя, других и не видел.
– Я не колдун.
– Да. Ты… чудодейка.
– Так и знала, что тебе понравится слово. – Фира вздохнула. – Лучше уж ведьмой зови.
– Зачем? – Руслан вскинул брови и, наконец отлепившись от нее, насвистывая, пошел впереди. – Я уже к имени привык.
А в следующий миг их смело, разделило, закружило и растворило в летящей по улице толпе. Кто-то схватил Фиру за руку, и второй она крепче прижала к груди путевик, теперь едва не целуясь с черепом.
– Быстрей! – прокричали над ухом. – Пока солнце с макушки катится, пока пары под дубом ладятся!
– Что? – Фира мельком глянула на круглоликую девицу с торчащими из смоляных кудрей кошачьими ушами, которая волокла ее за собой, и завертела головой в поисках Руслана. – Куда?..
– Фира!
А вот и он. Бежит недалече, облепленный малышней что репейником и донельзя растерянный.
Фира рассмеялась, чувствуя, как что-то разгорается в груди, ширится, едва не ломая ребра изнутри сладкой болью, и растекается теплом по жилам.
– Быстрее, быстрее! – кричали со всех сторон, и постепенно бурная людская река стала тонким длинным ручейком, петляющим меж домами.