Там чудеса

Никто народ не затыкал, все были живы и здоровы, просто… молчали, застыв столпами древесными. И все как один в небеса пялились, запрокинув головы и рты раззявив.

Руслан тоже вверх посмотрел, и зашлось сердце тревожным боем.

Небо темнело на глазах, хмурилось, но не тучи сгущались над градом, не дым костров синь заволакивал – тени. Полчище теней слеталось к детинцу со всех концов и закручивалось над ним черным вихрем.

И были у теней тех плоские зубастые пасти и руки длинные, когтистые, что порой из воронки мрака вытягивались и по воздуху как по железу скребли, с искрами и пакостным скрежетом.

Руслан вперед шагнул и к мечу потянулся, не зная, будет ли толк от клинка против тени.

Народ меж тем потихоньку отмирать начал, вскрикивать да пятиться, и вскоре все до единого врассыпную бросились, кто – к дверям ближайшим, кто – к палатам княжеским.

А Руслан остался с одной только мыслью: «Фира…»

Глава IV

Солнечный свет в подклеть не проникал, и лишь мерцание свечей слегка рассеивало тьму и дрожащей каемкой оплетало склонившуюся над столом Наину. Что она делала, Фира разобрать не могла, но видела, как мелькают в ее руках сверкающие нити и большие острые иглы, слышала, как звенят склянки, шуршат ткани и стучат косточки, чувствовала запах крови, земли и трав.

Глаза слезились, трещала голова – похоже, Фира ею все же приложилась о сундук или поставец, когда рухнула под напором хлынувших со всех сторон чар. И, верно, долго еще валялась по полу, корчась от боли, ибо многое вокруг успело перемениться.

Опустели полки, исчезли с балок мешочки и пучки – теперь все запасы Финна осколками, обрывками, пятнами и лужами вдоль стен рассеялись. Да и он… от скамьи в самую середку комнаты переместился.

Вряд ли сам.

Свечи, опять же, откуда-то появились, и деревянные и железные заготовки для оберегов Наина со стола смахнула, заменив клубками, шкурами, камнями и… сердцем.

Да, теперь Фира наконец поняла, во что именно ведьма вонзала иглы, к чему пришивала кости, что поливала зельями смрадными.

Сердце. Темное, влажное, блестящее. Оно вздрагивало, когда нить проходила сквозь скользкую плоть, будто билось, и грудь наставника в тот же миг тоже приподнималась.

Не сдержавшись, Фира всхлипнула, завозилась, попыталась стряхнуть с себя путы, но не веревками ее связали – колдовством. Так что не шелохнулись подогнутые ноги, не высвободились сведенные за спиной руки, не откликнулся загнанный в самую глубь тела дар. Фира как сидела на земляном полу, к ступеням боком привалившись, так и осталась на месте.

– Очнулась, – проворчала Наина, не поднимая глаз. – Не ори только, не отвлекай.

И такой голос у нее был… холодный, ломкий что лед весенний, чуждый этому миру. Будто сама Смерть из-за завесы выглянула и устами ее молвила как своими. Может, в чертогах Марены только так и говорят – может, и Фарлаф нынче выдыхает не слова, а льдинки, – но… Наина?

Пусть редко она открывала рот при Фире, но все ж случалось и такое, и всегда то была обыкновенная речь. Тихая и ласковая. Человеческая.

Фира сглотнула, кивнула зачем-то и прошептала тут же:

– Финн… он мертв?

Наина вскинула голову и изогнула бровь:

– Есть сомнения?

Лицо ее тоже изменилось. Осунулось, заострилось и… посветлело, что ли? Будто выцвела смуглая кожа, как живучка круг крыльца, посерела. А вот шея, что в вырезе рубахи алой виднелась, и руки остались все такими же золотистыми.

«Просто свет обманчивый игры затеял», – подумала Фира и заговорила вновь:

– Он шевелится.

– Правда?

Наина хмыкнула, занесла над сердцем иглу и, не отрывая глаз от тела Финна, кольнула. Грудь его опять приподнялась.

– Надо же. Забавно. Но утешить тебя не могу.

И она к нитям вернулась, едва не мурлыча, будто платок мужу любимому вышивала, а не сердце его, из груди вырванное, вновь и вновь пронзала насквозь. Вскоре оно и дюжина мелких – звериных? – косточек, переливчатой нитью связанные, в единый узор собрались, зеленью вспыхнули, и Наина подскочила. Занесла ладони над жутким своим творением, забормотала под нос на языке чужом, рычащем, и засмеялась, когда сердце с костями в воздух взмыло, дрогнуло, и разнесся по комнате его мерный стук.

На это биение Финн уже не откликнулся, не шелохнулся.

Наина обошла стол по кругу, пнула скамью, что на пути попалась, к стене отбросила, затем схватила нож, размашисто ладонь свою резанула и снова над сердцем занесла.

Кровь не капнула – ручьем полилась, и засияла зелень колдовская так нестерпимо, что Фира на миг зажмурилась и отвернулась, а когда снова открыла глаза, из костей, как из адской бездны, хлынула тьма.

Не потоком сплошным, но клочьями. Тенями размытыми, что покружили под потолком, поскребли балки черными когтями и прочь ринулись прямо сквозь стены.

«Тук-тук-тук», – билось сердце, и с каждым ударом всё ярче разгорались свечи, а тьма рассеивалась, но Фира знала, что чем светлее в подклети, тем гуще мрак над городом…

Она снова задергалась, привстать попыталась, но только и сумела локтями в лестницу упереться и взгромоздиться на первую ступень.