Там, где начинается синева

Мягкий свет уже поднимался в воздух, смешанная ткань теней лежала вдоль долины. В волшебной ясности вечернего света он вдруг почувствовал (как это часто бывает, по необъяснимому планетарному инстинкту), что появилась новая луна. Обернувшись, он увидел ее, изящно плывущую серебряную полосу, а неподалеку – раннюю звезду. Он не нашел в молитвеннике никакого вероучения, которое объясняло бы звезды. Здесь, на дне небесного океана, мы смотрим наверх и видим их в густых крапинках, возможно, просто ракушки на киле какого-нибудь большого космического корабля. Он вспомнил, как дома было какое-то горящее мерцание, которое проглядывало сквозь сетку кизилового дерева. Когда он двигался по крыльцу, оно, казалось, порхало туда-сюда, появляясь и исчезая. Он часто сомневался, был ли это светлячок в нескольких ярдах от него или звезда по ту сторону Времени. Возможно, Правда была именно такой.

За его спиной послышался легкий шорох, и появилась мисс Эрдель.

– Привет! – Сказала она. – Мне было интересно, где ты. Это так ты проводишь свои дни в полном одиночестве?

Звезды, верования, космологии быстро отступили в отдаленную перспективу и должны были измениться сами по себе. Правда, в последнее время Гиссинг несколько избегал ее, опасаясь ее очарования. Он не хотел, чтобы что-то еще мешало его поискам того, что он еще не нашел. Отложить женскую проблему до последнего – такова была его теория: не потому, что она неразрешима, а потому, что решение может оказаться менее интересным, чем сама проблема. Но рядом с ней она была неотразима. В ее глазах появился пугливый блеск.

– Отличная новость! – Воскликнула она. – Я уговорила папу взять нас всех на пару дней в Атлантик-Сити.

– Замечательно! – Воскликнул Гиссинг. – Знаешь, я никогда не был на берегу моря.

– Не волнуйся, – ответила она. – Я не позволю тебе увидеть большую часть океана. Мы пойдем в Треймор и проведем все время, танцуя в гриль-баре "Подводная лодка".

– Но я должен вернуться к воскресной службе, – сказал он.

– Мы собираемся уехать первым делом утром. Мы поедем в машине, и я поведу. Ты сядешь со мной на переднее сиденье?

– Конечно! – Галантно ответил Гиссинг.

– Тогда пошли, а то опоздаешь на ужин. Давай наперегонки до дома!

И она исчезла, как вспышка.

Но, несмотря на угрозу мисс Эрдель, в Атлантик-Сити они оба впали в какое-то мечтательное состояние. Похожее на вино покалывание этого соленого воздуха было тихим наркотиком. Очевидно, неиссякаемый солнечный свет был обострен слабым укусом наступающей осени. Гиссинг вдруг вспомнил, что прошла целая вечность с тех пор, как он просто позволил своему разуму расслабиться и позволил жизни течь без исследования. Мистер и миссис Эрдель занимал номер-люкс высоко в террасной массе огромного отеля; они завернулись в покрывала и грелись на собственном балконе. Гиссинг и дочь были предоставлены своим собственным развлечениям. Они купались в теплом сентябрьском прибое; они прогуливались по Дощатому настилу за старым фонарем, где зеленое мерцание воды бежит под променадом. Они сидели на палубе отеля, вернее, сидела мисс Эрдель, в то время как Гиссинг, вежливо внимательный, склонился над ее креслом. Он простоял так несколько часов, очевидно, преданно болтая, но на самом деле он был наполовину во сне. Плавное течение маленьких перекатывающихся волн чуть ниже действовало гипнотически-успокаивающе. Но все его мысли ограничивала великолепная полированная синева морского горизонта. Даже когда мисс Эрдель лукаво смотрела на него, а он был занят веселой беседой, он чувствовал эту широкую полосу идеального цвета, монотонную, успокаивающую, волнующую. Впервые он осознал великую роль мира. Его мысли вернулись к тому разделу молитвенника, который всегда трогал его больше всего: “Формы молитвы, которые следует использовать в море”. В них он нашел нотку искреннего ужаса и смирения. И теперь он впервые смотрел на море в этой обстановке заметной иронии. Открытое ослепительное сияние безмятежных стихий, послушных лишь какому-то космическому исчислению, лежало безмятежным занавесом, на фоне которого причудливая яркость Набережной казалась еще более забавной. Прозрачная кромка моря, уходящая в пространство, вызывала у него болезненное любопытство. Вот, наконец, то, что ему было нужно. Гордые воды омыли его душу. Здесь действительно начиналась синева.

Он посмотрел на мисс Эрдель, которая заснула, ожидая, что он что-нибудь скажет. Он на цыпочках удалился в свою комнату, чтобы записать кое-какие идеи. На фоне широкого вызова этого голубого полушария, где половина мира лежала открытой и свободной для глаз, запрет епископа потерял вес. Он решил произнести проповедь.