Там, где растет синий

– Что же это творится, нам очередную проблему запускать завтра, сегодня крайний срок на идею, а вы сидите туг розовые, толстые, святые и несёте какую-то ахинею из книжек или чёрт знает откуда. Я жду от вас нормальной человеческой проблемы, такой, чтобы люди от неё ревели и краснели, чтобы двигались, чувствовали себя живыми, стеснялись себя, чтобы вспомнили про духовные ценности, про борьбу или что ещё за бред может у них в головах возникнуть…

Слова рассыпались мелкой дробью по ушам, и вскоре кто-то вскочил, раненый, как будто сейчас только понял, о чём речь.

– Я знаю!

– Поведайте нам.

Бедняга, человек немного корявый, загнутый на один бок, как препинание, вышел на золотую середину, поместил себя в этот круг символический и заговорил: – Это не болезнь, это не горе, не шрам. Это больше и колючей, это шар, который прожигает живот, это дёргающийся сгусток. Это беда. Сначала ты думаешь, что она безмозглая, а потом замечаешь, как она говорит с тобой полушёпотом, как она кушает твои воспоминания, как она скребётся. И ты понимаешь, что это не простой фрагмент, а живое существо. Ты чувствуешь её, когда просыпаешься, ты проводишь с ней день, ты ненавидишь её, но не можешь выкинуть из себя, и она врастает. Постепенно она врастает, становится частью твоего тела. Если вовремя не спровадить её, ты обречён.

Если её не выкинуть, ты никогда не будешь ёрничать, петь, увлекаться рисованием, спокойно разглядывать листья, ты не сможешь оценить города, не испытаешь нежность, не сможешь радоваться погоде, ты – никто до тех пор, пока в тебе она. Ты никто. Ты не живёшь.

Она толстая и серая в жёлтую нитку, ты видишь её цвет и контуры, признаешь её температуру. Ею заражены твои кости, волосы, органы, планы, даже вкус сока, который льётся в твой рот, – всё через неё проходит, всё ею загораживается.

Иногда у тебя выдаётся приятная суббота, и ты вроде улыбнулся пару раз девушке из сиреневого кабинета, но потом снова дёрнулось – и ты присмирел тут же: эта штука не разрешает улыбаться, она не даёт поблажек. Будь добр, надевай пиджак и иди на работу, успокаиваясь мыслями о скором сне, который на восемь часов избавит тебя от этой напасти.

Это не боль в прямом смысле – это раздражение внутри, тебе некомфортно, ты грустный, ты не видишь пути, ты шёл-шёл и потерялся, тебя забыли в пустыни, тебя оставили. Ты сам себя.

Она тобой ходит, смотрит, тобой ест, тобой влюбляется и стареет – всё это ей передаётся, а ты только инструмент. Иногда она выделяет тебе чаевых полпроцента – этого хватает, чтобы испытать какую-нибудь крошечную эмоцию: удовлетворение от труда или радость видеть весну, но в обычное время она ничего тебе не даёт, просто собирает тобой и потом всё это съедает.

Везение у тебя, к примеру, ты всё сделал, чтобы это везение вызвать, а потом даже насладиться этим не можешь. Тряхнёшь головой: «Где же? Где?» – а все эмоции куда-то исчезли, и ты засыпаешь вечером и чувствуешь, как она там ворочается, внутри, снаружи, везде, усмехается или ещё чего. Она довольная и счастливая в этом, и тебе больше всего на свете хочется настучать ей по сущности, но ты не знаешь, как её из себя достать…

– Что, что это такое? – закричала нетерпеливо какая-то женщина из группы.

– Безысходность. Человек не может никуда пойти из себя, потому что в него встроили безысходность, – сказал он с таким блаженным видом, словно вспомнил, каково это – чувствовать себя кем-то значительным.

Он сказал это и наклонился под лавр или что там ещё дадут, но ни пинка, ни ответа – все застыли (удивление); правда, скоро рассосалось, так рассосалось, что чуть стёкла не лопнули: вершители повскакивали с мест и стали восхвалять оратора шумно, не руками так криками выражая свои эйфорические реакции.

– Отличная проблема! А как описал!.. В трабл-цех такое, пусть размножат! Удачненько вы зашли…

Лидер группы сначала снисходительно наблюдал за происходящим, но потом выражение на его лице переменилось на злобное, он встал и громко спросил у нового героя толпы:

– Простите, уважаемый, а вы не думали о том, что эта проблема беспокоит людей последние несколько тысяч лет? Она, как бы это помягче сказать, не нова…

Мужчина, выступавший ранее, взревел, потёр голову и сложно, агрессивно завалился на пол, выражая своё недовольство решением.

Аудитория зашелестела, вершители придумывали способы избавления от безысходности: кто-то ходил, заворачивая ступки то вправо, то влево, кто-то завалился, как и новатор, на пол, кто-то крутил головой, выкидывая безысходность через уши…

Все сходили с ума, и только лидер группы один тут из всех не сходил, но напротив – он грустил и расстраивался, так расстраивался, что и скрипка бы не выдержала, но он пока не фальшивил хотя бы. Он похлопал папкой по столу, собирая в одной точке (в точке себя) рассеявшееся внимание аудитории, и завёл речь (речи на этих людей очень хорошо влияли всегда):