Там, где растет синий

– Я думаю о ней, она передо мной мягкая, не тело, но целиком, всё, что можно объяснить, и больше того, всё, что нельзя, – это она. Раскидываю ощущения по моментам, раздаю всплески свои, но это всё приглушение просто, потому что потом она вонзается в меня, она во мне возникает как откровение, и тут никакие этапы не существенны, никакие колкости. И тут я уже подчинён изначально, потому что отчаян, потому что благодать на меня, потому что нежность с ней только понятна.

Раньше камни были упругими, а теперь растеклись. И я это вижу всё, замечаю, но оно мне как будто неважно – всё это; во мне картинка: она стоит в квадратных сапогах посреди города, а вокруг селты церемониальные, а вокруг малолуние и самостоятельный сонм, и она руками по телу, и это моё тело. Так мы соединяемся. И я, чем-то похожий на рану, чем-то большой, чем-то маленький, стою перед ней совершенно смущённый, совершенно истинный, стою перед ней и не знаю ничего о вальсе, а хотя я жених тогда или паж.

Когда я её создал, я не знал ещё, что чем выше уровень эволюции брона, тем сложнее ему выбраться из клетки собственного сознания: он подчинён идее настолько, что способен сам стать этой идеей… И такова получилась Ши. Она уже не брон, она воплощение идеи о Ши, а значит, её как существа нет. Это несуществование самого высокого уровня. Мы не можем быть одной энергией, потому что мы разного вида. Это качели, о которых она мне рассказывала моими же мыслями (качели только расшатывают пространство)…

Я создал любовь как знание. И Ши – это было тоже знание. Я ощущал её мудрость, когда наши пальцы сплетались в ласке, и я плакал внутри, желая переписать её, мечтая врасти в неё, но было поздно. Я посадил её в свою тюрьму, придумал для нас общую тюрьму, но не общую жизнь…

… Доктор по эмоциям так внимательно слушал, что даже о фляжке своей забыл, он снова переменился и теперь сидел такой подавленный, словно наткнулся, наконец, на эмоцию, которую он не взялся бы лечить.

Постепенно он взял себя в руки и принялся за врачевание.

– Сэвен, я никогда бы не подумал, что ты так доверишься комнате смысла. Это же обычный реактив подсознания, это иллюзия всё, а решаешь ты. Ши существует. Она живет давно уже в Паредем, это не ты её создал, да у тебя и не вышло бы – вот так создать живое существо с его качествами, причудами, красотой особого вида… Ты просто стратег, ты изучаешь связи, но в этом своём призвании ты забылся и начал выпускать людей. Эти бубнильщики, Палопик, вершители – откуда они взялись? Этот Маленький Глоп кто ещё такой? Твой сосед, твой садовник или все твои знакомые в одном человеке?! Теперь ведь они живут в Паредем, потому что ты их привёл сюда через комнату смысла. Хотел как лучше, но это твоя дыра внутренняя… Через неё информация уходила, и теперь мы получили вот что.

Доктор впервые был настолько серьёзен и собран:

– Мы были готовы к тому, что ты будешь перетаскивать оттуда людей, и я не могу тебя винить, но теперь надо прекратить это. Там почти исчезла, мир человеческий и мир Паредем на грани безумия, всё спуталось, а ты мне говоришь про квадратные сапоги! Иди и расскажи людям про эти сапоги, иди и расскажи им о Ши, не надо больше гипертрофировать пороки, это даже люди умеют, попробуй вместо того показать им красоту, преданность, разницу между очевидностью и любовью. Иди и сделай это!

Сэвен не ожидал такого. Он вышел из докторского дома, выхватил ртом воздух, как повешенный, и начал медленно переваливать ноги, двигался по тропинке без направления. Он двигался по лесу, вот так немного непривычным шагом двигался, но всё же никакие обряды не заказывал, шёл себе, шёл, и всё бы почти как всегда, но тут что-то метнулось, что-то скрипнуло вовне. Что-то где-то сцепилось, что-то перевернулось, прокрутилось, проросло. И тут он встретил Ши…

Он не увидел никого, просто почувствовал, что сейчас начнётся и вправду. Вдруг в воздухе возникло такое уплотнение, вдруг задребезжали растения, как слова на стеблях, выругался в голове гром – и из-за дерева появилась женщина, целая, красивая женщина.

– Ши?!

Она ничего не ответила, а вместо этого обвила его телом, как коричневая древесная змея, окутала его ощущением плотно, как фермерская сигара, и заполнила собой его не изъяны, но изгибы.