Там, где растет синий

Мама первая принимает решение, ставит ребёнка на рубеж металлический, и лёгкий толчок в спину уносит его вверх, но перед этим Ндиди делает шаг такой тяжёлый, опасливый, как будто она на смерть идёт, но никакая эта не смерть, иначе мама не толкнула бы. Но она её толкнула всё-таки, потому что отношения у них прекрасные и она ей всяческих благ желает. Потому и толкнула. Что об таком говорить, когда девочка уже справилась с дискомфортом, руки расправила и едет врастопырку по этой заносчивой диагонали, а родители долго думать не стали, и таким же бетонным способом мама перемещает свою ногу на резиновый прямоугольник, потом вторую, и следом же обрушивается папа. Не как-то так обрушивается образно, как курс денег, а в прямом смысле падает, пытается не задеть никого, но инстинкт тянет его руку к спасительной кофточке кружевной, и через кусочек момента родители падают на своё детище, все падают, и каша такая барахтающаяся поднимается вверх, выстилая дорожку, что сочинители ада умилились бы, увидев это. Но сейчас никто не умиляется рядом, а все помочь хотят, свешиваются и кричат в целом всё больше по теме, хотя некоторые и улюлюкают просто.

Дальше второй этап. Они же вот-вот подъедут, а тут надо как-то подсуетиться, освоить шаг, чтобы оно не сожрало, у него вон какие зубы. Отец кое-как поднялся, держится руками за резиновую перилу и готовится ногу занести. Дамы тоже ноги по примеру подняли, вот-вот пригодится такая поза. И точно: лестница уходит в пол, и они по очереди тоже на него перемещаются – страшно было, но вот все справились. Теперь она стоит тут, в новых носочках, счастливая именинница, стоит тут, среди расписных потолков, и ничего у неё прекрасней не было в жизни.

– Мам, пап, спасибо вам, – она говорит, и кажется, что сейчас разрыдается.

– С днём рождения, дочка, – отвечает горделиво отец.

Родные обнимаются все между собой, смеются, обсуждают недавнее, уже не так испуганы, но вниз всё же по обычной лестнице пошли.

– Пока, подружка, – говорит именинница второй девочке в стене.

Семья залезает в камбио, и они снова начинают подпрыгивать так, что солнце с разных сторон. Но Нбиби это уже не так занимает, как раньше, потому что она знает, где на самом деле прячутся чудеса.

ЖИМОЛОСТЬ

Комната расшалилась. Расшатались зубы. Мне бы немного поспать. Но второй час за стеной елозит амбулансия. Ездит по пляжу и предупреждает тех о возможности цунами. А те гуляют, плавают, думают, что день вот этот славный выдался. И эта большая дырка с пустотой, которую когда-то назвали водой, гримасничает, резвится, как будто привязывает. На камнях отпечатываются следы земли. Наступишь – и мимо. Твой ботинок всегда промажет, если метит в чужой след.

Всё притворяется. Всё вампирит тебя, щекочет по чувству юмора. А на стене весит большой металлический чайник. Его прибило давно ещё, в эпоху стенных чайников. Колонизаторы, они же грабли, с руками в пол-осени вешали на стены всё, что никого не радовало. Плакаты, гвозди для ружья, для букета, для чайника. Конечно, кто же знал, что для чайника. Но вышло, что именно для чайника.

А если взять швабру и двигать ею по полу с криками из репертуара кукушки, соседка-соотечественник непременно зайдёт сварить у тебя бигуди. Она заглянет в квартиру с кастрюлькой из алюминия и удивится, почему же так не убрано. Потом раздавит муху и пару историй про потерянного джунгарика с восьмого, и как Людка выкупала сына из какого-то плена.

У неё газа нет. А у меня есть. Потому бигуди мы варим вот на этой кухне, где два дня назад ещё стояла башня из окурков. После звонка соседки они отправились в пластиковый пакет из супермаркета, где все нормальные люди держат мусор. И я держу. После уборки в квартире почти порядок, и в голове. Почти порядок в голове, детали такие чёткие, что можно вешать их ковром по соседству с плакатом и чайником.

Времени полно, а девать некуда. Голова трещит со звуком. За окном ходят китайцы. Надеваю колготки и танцую на столе. Шторы, закрытые на замок, можно распахнуть теперь – пусть все видят, как я красива… Но пора в аэропорт. Сползаю со стола. На туфлях каблуки в лаке для ногтей и большая зелёная сумка «Pack and Рау» под мышкой, которая собирает излишки персперанта и умещает в себе слона образно. В сумку всё положила, кажется, главное – не забыть книгу и жимолость.

Проверка идёт медленно и тоскливо. Высокий мужчина в крапинках торжественно шевелит рукой в моей сумке, надеясь нарваться на камни или гашиш. Разочарованно он желает мне хорошего полёта. Я вешаю сумку на плечо, иду в самолёт, сажусь, достаю книгу, смотрю в боковой кармашек и туг только понимаю, что жимолости нет.

– А где жимолость? – спрашиваю я сама у себя. Но сама себе уже ответить не могу.

Перебираю все карманы, включаю биополе, говорю: «Господи, помоги мне найти жимолость», снимаю красный носок и привязываю к ручке кресла, высчитываю число майя и использую свои сильные стороны, открываю вторую сумку, закрываю столик, но уже поздно – лечу. Жимолость не нашлась.