– Но, к счастью, твой организм решил остановиться на двух сердцах. Теперь ты лично сможешь распоряжаться своим внутренним теплом. Так что, если какая-то ещё принцеска решил разбить тебе жизнь, ей надо будет раздобыть молоток размером в земной шар, чтобы повредить оба сердца.
На сей раз колдун не засмеялся, но похлопал Милана по броне и сказал.
– Теперь ты свободен. Теперь живи.
…Человек шёл по шершавой улице, и воздух назойливо лез в его легкие, предлагая насладиться утренней свежестью, а внутри человека двойное сердце стучало в четыре клапана, а снаружи его утро сменялось утром. А человек всё шёл куда-то по шершавой улице, всё шёл и ни на что не обращал внимания. Иногда только он заговорчески так останавливал себя, поднимал воротник и бурчал что-то еле-еле себе под нос. Вот и сейчас остановился.
– Мы всех обманули, – прошептал он мягко. – Теперь ты со мной навсегда.
Человек любящий обернул себя створками пальто, как будто обнимая, и, улыбаясь, продолжил знакомый путь.
ЭСКАЛАТОР
Она девочка маленькая, но большая, макушкой достаёт до дупла картавки, имеет собственную копилку из кокоса, где вызревают сусеки, танцует в середине двора в самых красивых бусиках из фасоли, интерпретирует сезоны на свой лад – носится под дождём цветным, воображая себе прозрачные плащики. Так она всё время проводит, время для неё длинное, от одного дома до другого два света путешествовать можно, но это обычно так, не сегодня, сегодня же вместо каланчи бантик, потому что сто сорок зарубок на старом стволе, а значит, у Ндиди аниверсарио.
Отец дедову шляпу достал, замотал башмаки. Мама дрова не трёт, а братья по стенам сидят, хотя обычно они целый день по лесу носятся, дразнят окапи, но теперь вот сидят тут – и даже ребёнок догадается: что-то задумано. Да и тётка неожиданно так пришла, развалилась на стуле и делает вид, что кешью обивает от угля, а у самой лицо хитрое-хитрое.
Все приготовились, интригуют, но пока ничего не происходит. Лампочник с потолка свалился, курица закурила, тряпичная бабочка пошатнулась на занавеске – никаких происшествий выдающихся, не считая этот гул: то ли гул, то ли жужжание, – и чем дальше, тем сильнее жужжит.
– Надела бы ты носочки, – говорит мама невзначай, прикрывая рукой улыбающийся рот.
Звук приближается и теперь уже напоминает полноту, грохот, вызывает восторг, и теперь уже никто не может остаться на месте, мальчишки вскакивают и бегут на улицу, тётка плетётся со своей тарелкой плетёной, родители тоже идут, и Ндиди, конечно, несётся на дорогу с большими глазами. Смотрит на дорогу, а там камбио стоит, длинная такая штука-тарантас на кругляках с блестящей начинкой.
– Ого! – Ндиди восклицает.
Сзади какая-то сила отрывает её от земли, девочка оборачивается – это папа. Всё такое медленное, очень много радости, и это, наверное, лучший день в её жизни, хотя пока она не думает об этом, стоит в носочках на возвышенном полу и улыбается.
Камбио срывается с места, как будто подпрыгивает и гремит, а по сторонам деревья мелькают и все разные такие картинки, из-за чего Ндиди вывод делает, что это не деревья едут и не дорога, а камбио. К тому же солнце болтается из стороны в сторону, а как же такое могло быть, если бы они на месте стояли. Значит, едут. Едут и едут. Солнце красное. Говорят, что в солнце живут чудеса… Но что-то долго очень.
– Мам, ну где это?…
– Вот-вот, – подмигивает женщина.
По лесу непросто ехать, всякие там коряги то и дело цепляются, а Ндиди уже ведь не терпится узнать, что дальше там, что за лесом такое, или там другой лес, или река там с картонными рыбами
Но там ничего такого не было. Лес закончился, и начался другой лес, только там деревья такие странные – толстые, ровные по бокам, и из них ещё люди выходят. Около одного из таких они и остановились.
– На месте, – констатирует отец и помогает дамам спуститься.
– Пап, это что? – спрашивает именинница.
– Торговый центр, – гордо говорит отец.
И они входят в это огромное дерево
Они стоят перед этим, изумлённые, стоят перед этим, держат друг друга за руки, смеются, разыгрывают, кто первый пойдёт, однако вверх никто не желает, все отнекиваются, благословляют соседа, а сосед толкается в отместку и хнычет, так и стоят – седьмую минуту уже около металлической лестницы чудаковатой.