В последнее время Кейси всё чаще посещала этническую религиозную группу «Археллин» и всё глубже погружалась в мир Олимпийских Богов. Она увлеклась просмотром документальных и художественных фильмов о том, как уничтожались древние храмы, и уже не могла без слёз смотреть на то, как падали с храмов тридцатиметровые статуи, превращаясь в груду мраморных камней. Как приверженцы христианства заживо сдирали кожу с Ипатии, великой женщины — философа и астролога, как расчленили её потом на виду у всего города. Как сжигали язычников и наравне с ними вековые библиотеки с бесценными открытиями в науке, астрономии и медицине, с великими философскими учениями. У Кейси в сердце образовалась кровоточащая рана, которая сочилась все сильнее с каждым кадром, словно очищая таким образом отчаянно бьющийся орган от инородных бактерий. До недавнего времени она думала, что живёт в свободной стране, без религиозных предрассудков, однако теперь была убеждена в обратном. Если раньше заставляли людей принимать христианство силой, то сейчас — хитростью, начиная с рождения, когда младенец ещё не имел возможности выбирать. Кроме того, девушка с ужасом узнала, какую войну развернула и уже более двадцати лет продолжает вести православная церковь против политеистов. Ничего подобного никогда в Греции не предпринималось против представителей других религий: свидетелей Иеговы, католиков, мусульман, буддистов. Как будто священники боялись вновь столкнуться со своими старыми врагами лицом к лицу. Кейси отчаянно хотелось взять мир в руки и потрясти его за грудки, а потом надавать ему пощёчин, чтобы отрезвить и открыть ему глаза на реальность. Или закрыть, чтобы он наконец поверил в мифы…
Углубившись в свои мысли, Кейси чуть не проехала свою остановку. С ней в последнее время часто такое случалось: теряясь во времени и пространстве, она не слышала голоса кондуктора, не видела пролетающих мимо домов, дорог и парков.
По указанному адресу никого не было. Кейси осмотрелась по сторонам. Тишина. Очень вовремя в кармане пикнул телефон, она посмотрела на экран. «Иди в дом напротив, на первый этаж. Мы тебя ждём. Деметра». Кейси перешла улицу и вошла в здание. Глаза не сразу привыкли к темноте. Девушка несколько секунд вглядывалась в полумрак. В свете слабо горящих факелов откуда-то из глубины начал проявляться мраморный бюст. Она тут же узнала в нём лицо Богини Любви. Её взгляд был устремлён прямо на Кейси. Дрожание огня, казалось, придавало белому камню живое движение и блеск неподвижным белкам невидящих глаз. На соседнем пьедестале стоял бюст Зевса с мягкими, добрыми чертами лица и курчавой бородой. Между ними — невысокая статуя молодого мужчины с очень красивым телосложением. Темнота полностью рассеялась, и девушка смогла разглядеть все атрибуты, находившиеся в небольшом зале: прямо по центру стоял продолговатый стол, украшенный цветами и цветущими ветвями, справа и слева вдоль стен, в нетерпеливом ожидании священнодействия сидели на стульях люди. Кейси быстро прошла и заняла свободное место с краю. Подошли несколько женщин, облачённые в черные и белые мантии, и выстроились по обе стороны стола. Наступила абсолютная тишина. Казалось, даже сердца присутствующих перестали биться, чтобы не нарушить её. В центр зала вышел высокий бородатый мужчина с аккуратными локонами до плеч, одетый в белоснежную широкую тунику и такие же белые штаны. В руке он держал посох. Было очевидно, что он олицетворял Зевса. Дрожащий полумрак способствовал усилению воображения затаившей дыхание публики, которая без труда представила перед собой спустившегося с Олимпа Громовержца. «Зевс» громко стукнул посохом о пол и властным голосом произнёс:
— Объявляю тайную мистерию в честь Бога Адониса открытой!
Словно прерывистые раскаты грома, послышались гулкие удары в барабан, за ним протяжно зазвучала флейта, в которую стали вплетаться женские голоса:
— О Афродита, рождённая в пене бурлящей!
Дева с улыбкой бессмертной, воспетая в гимнах,
Благо несущая в страстно пленительных ливнях
Чувств светозарной Любви… бесконечно творящей…
Правая рука каждой поющей женщины лежала на левой груди, а левая тянулась ладонью к бюсту на пьедестале, который продолжал «оживать», будто растрогавшись от волнующих слов.
— О, снизойди к нам, Богиня блаженная с ликом пречистым,
Ибо словами молитвы священной тебя призываю!