— Я был с Афродитой, — вслед уже выходящей из комнаты сестре бросил Никос.
Кейси застыла в проёме. Потом медленно повернулась с широко распахнутыми глазами, в которых замерла сразу тысяча вопросов. Рот открылся было, чтобы задать один из них, но тут же её губы плотно сомкнулись, и она вылетела вон из комнаты.
Среди соболезнующих были некоторые члены «Археллина». Деметра тут же деловито прошла на кухню и перехватила у Марии обязанность бесконечного заваривания кофе. Кейси продолжала носить туда-сюда подносы с чашками и стаканами. Ставрос угощал спиртным. На столах были расставлены вазочки с колливой33
, приготовленной из варёной пшеницы, миндаля, грецких орехов, изюма, зёрен граната, сахара и корицы, со вставленными в пиалки чайными ложечками. Небольшие кусочки белого хлеба и ароматное печенье были аккуратно разложены по плетёным корзинкам. Среди присутствующих был священник в черной рясе, а рядом с ним духовный отец Серафим. Они стояли в сторонке и тихо о чем-то говорили, отправляя в рот кутью ложечку за ложечкой и обильно запивая вином. На внушительных размеров животе священника задерживались крошки от поминального угощения. Никос направился к ним, чтобы поприветствовать, как вдруг он почувствовал в воздухе приятный и уже родной запах. Он остановился и взглянул в сторону открытой входной двери.В проёме, окружённая светом, словно святая, стояла Богиня!
Никос застыл между отцом Серафимом и Афродитой. Мир замер. Земля стала уплывать из-под ног. Он как будто находился на распутье, перед выбором, хотя ему совсем не хотелось выбирать. Напротив, ему хотелось защитить свою возлюбленную. Откуда-то возникло желание ринуться в бой, заслонить её своей грудью, принять на себя любой удар, любую кару, пусть даже смертельную. За спиной Афродиты быстрым шагом приближался внушительного роста мужчина. Он грубо схватил ее за тонкое запястье и потянул за собой. Они исчезли из поля зрения, не успел Никос и глазом моргнуть. Всё произошло за пару мгновений, дверной проём опустел, словно в нём никого и не было. «Кто он? Куда её увёл?» Сердце было готово выпрыгнуть из груди и поскакать за внезапной пропажей. Никос сорвался с места и, как дикий зверь, рванул вперёд, втягивая ноздрями воздух, тщетно пытаясь взять след. Он ничего и никого не замечал перед собой. Бегал по улицам города, высматривал, выискивал, принюхиваясь, как ищейка, наворачивал зигзаги по окрестностям. Афродиты нигде не было. А что, если её вообще никогда не было? Что, если она была лишь в его фантазиях? Что, если он уже не может отличить реальность от иллюзий?
Никос остановился перед храмом Святой Троицы и, упав на колени, заплакал:
— Господи! Господи! Прости меня! Я — заблудшая овца, я сбился с пути и отстал от стада! Я каюсь в своём грехе!
Где-то совсем близко грянул гром. Первые капли дождя смешались со слезами на его щеках. Никос поднялся с коленей и вошёл в церковь. Внутри было пусто и прохладно. Трясущимися руками он привычно вынул из кармана мелочь, бросил её в щель и взял одну свечу. Каждое движение, тысячу раз проделанное с детства, давалось ему с трудом. Фитилёк никак не зажигался, а после нескольких попыток полыхнул и тут же потух. Никос вставил незажжённую свечу в песок и перекрестился. Потом подошёл к иконе с изображением Святой Троицы, перекрестился ещё три раза и прильнул губами к холодному стеклу. Дождь барабанил по куполу и бился о витражные стекла храма.
Никос прошёл вглубь, сел на скамью и стал неистово молиться:
— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё…
Каждая его мышца была напряжена до упора. Он запинался, отвлекался, вздрагивал от раскатов грома. Молнии разрывали небо, иконы перед глазами вспыхивали ярко-голубым светом и снова погружались во мрак.
Никос зажмурил глаза, ещё громче продолжая читать молитвы:
— …и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим… Всё-таки согрешил я или нет? …и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого… Если согрешил, то сейчас же нужно покаяться, а если нет… Если мне всё это почудилось?..
Мозг будто раздвоился, мысли перебивали одна другую: «Согрешить и покаяться — вот путь к любви Господней… А я говорю вам: кто посмотрел на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с ней в сердце своём34
. Значит, всё-таки согрешил… Прости меня, Господи!..»Тело стало крениться на бок, и Никос лёг на лавку, сунув соединённые вместе ладони промеж поджатых коленей.