Там, где живут боги

Сколько он так пролежал? Молитвы взяли верх над вопросами и убаюкали сомневающуюся часть мозга. Вдруг громко стукнула дверь, и Никос широко раскрыл глаза. Что он тут делает? Почему лежит? Зачем прекратил поиски любимой? Она в беде, и её надо спасать! Парень вскочил на ноги и бросился к выходу. Первая попытка толкнуть тяжёлую дверь не увенчалась успехом. Никос попробовал снова, но дверь опять не поддалась: церковь заперли снаружи. Он стал искать в кармане телефон, но его там не оказалось. Никос оказался в ловушке. Никогда ему не было так страшно. Стены церкви впервые в жизни не давали привычного успокоения, а, наоборот, давили со всех сторон, пугали. Парень ощущал себя проглоченным людоедом-гигантом. Он в панике начал колотить кулаками в дверь и звать на помощь, но ничего, кроме шума дождя, которым Господь, словно плетью, продолжал хлестать храм, не было слышно…

*******************

— Они неисправимы и безнадёжны, прекрасная Богиня! Сними эту грусть со своих очей, он не Адонис, он не стоит и его мизинца!

— Адонис, — с грустью повторила Афродита имя своего последнего смертного возлюбленного, — с которым ты расправился так жестоко, бессердечный воин.

Божественный взгляд потух, золото в глазах потускнело. Афродита смотрела с небес на несчастного, мечущегося в терзаниях Никоса, загнанного в стены христианского храма.

— Я тебя спасаю, неблагодарная красавица! Предупреждаю беду, чтобы потом не быть вынужденным уничтожить всех, кто был и не был причастен к надругательству над Богиней Любви. Не вынуждай меня потерять рассудок и сокрушить всё на своём пути!

— Не всегда выход лишь в войне, Арес.

— Но последствия любой войны — всегда повод для хорошего начала.

Глава 23 Афон

Ставрос проснулся в пять утра. Его дорожная сумка была собрана ещё вчера заботливой рукой матери и ожидала у двери. Рядом стояла ещё одна, в виде огромного рюкзака. Обычно багаж для ежегодного паломничества на святую гору Афон состоял из трех кладей, принадлежащих ему, его младшему брату, который теперь непонятно куда запропастился, и отцу. Но сегодня на Святой Афон отправятся двое. Если второй из них соизволит объявиться. «Где только этого балбеса черти носят? И телефон дома оставил, тупица! Господи, ну почему ты обделил его мозгами?» Ставрос, ворча себе под нос, бросил обе сумки в багажник. «Может, додумается на автобусе приехать?» Он в очередной раз перепроверил документы в бардачке: два удостоверения личности и два диамонитириона35. «Ну что за рожа? — продолжал раздражаться он, глядя на фотографию Никоса, проштампованную патриархом Салоников. Длинные, давно не стриженные волосы вместо того, чтобы уложиться в хвост, торчали в разные стороны, криво сидящие очки перерезали по диагонали линию полузакрытых глаз. — Ну всё не как у людей». Он завёл машину и хотел было тронуться с места, как вдруг кто-то сзади закрыл ему глаза. Сердце Ставроса упало в пятки, хотя неожиданные прикосновения едва коснулись его век. Он схватил тонкие запястья и дёрнул их резким движением. Как коала по ветке, на него скользнула Сапфо и оседлала, легко поместившись между мужской грудью и рулём.

— Доброе утро, котик, — промурлыкала она.

— Как ты проникла в мою машину?!

Сапфо закрыла его рот страстным долгим поцелуем. А когда оторвалась, приняла скорбное выражение лица и, схватив щетинистые щеки в свои ладони, произнесла:

— Прими мои соболезнования в связи со смертью твоего папы. Тебе, наверно, очень тяжело.

В семье Ставроса не было принято называть отца папой, и от этих слов его губы горько дрогнули, а глаза тут же наполнились слезами. Никакие сочувствия не тронули бы его сердце так, как эти слова, тон голоса и взгляд девушки. Ему казалось, нет, он был уверен в том, что Сапфо была настолько откровенна потому, что сама чувствовала боль от его утраты. Ставрос не смог удержаться, и из его груди впервые с момента смерти отца вырвался звериный рёв — рев отчаяния и боли, переходящий в бурные рыдания. Сапфо обняла плачущего мужчину за шею и прижала его лицо к груди, нежно поглаживая по каштановым волосам. Он вздрагивал, всхлипывал, выл, шмыгал заложенным от слез носом долго, пока женская блузка насквозь не пропиталась горькими слезами. Сапфо гладила его по голове, как ребёнка, бившегося в истерике, и, слегка покачиваясь, тянула «шш…». Постепенно всхлипывания становились всё реже, и наконец Ставрос успокоился.

— Ну, всё, дорогой? Тебе легче? — оторвав заплаканное лицо от своей груди, но не выпуская его из ладоней, спросила девушка.

— Кажется, да, — проморгавшись мокрыми ресницами, пробурчал Ставрос. — Извини…

— Что ты, котёнок, не стоит.

— Теперь будь добра, объясни мне, что ты тут делаешь? — поднимая девушку за талию, как куклу, и перемещая её на соседнее сиденье, уже совсем другим голосом поинтересовался он.

— Еду с тобой на Афон, — уверенно сообщила Сапфо.

— Это исключено, — так же уверенно заявил Ставрос и, включив зажигание, съехал с обочины.