Там мы стали другими

– Черт возьми, я пошутил, Чарльз. Неужели ты думаешь, я стану грабить людей, с которыми работаю, надеясь, что мне это сойдет с рук? Черт, это была шутка.

– Смешно, – сказал Октавио.

Чарльз метнул взгляд в его сторону, как бы спрашивая: «Что смешного?»

– В самом деле, будто кто-то может подумать, что ты станешь грабить тех, с кем работаешь, и надеяться, что тебе это сойдет с рук. И вправду смешно, – пояснил Октавио.

– Так мы и решим проблему, – сказал Чарльз. – Ты получишь свою долю, и мы будем в расчете, верно, Октавио?

Октавио кивнул и потянулся к бутылке текилы.

– Давайте выпьем, – предложил он.

И мы выпили. Выпили полбутылки, рюмку за рюмкой. Перед последним шотом повисла пауза, и Октавио посмотрел на меня, затем поднял рюмку в мою сторону и жестом велел мне встать. Мы выпили с ним вдвоем, стоя, а потом он стиснул меня в объятиях, хотя я не ответил тем же. Пока он обнимал меня, я видел, как Чарльз смотрит на Карлоса, словно ему все это не нравится. Наконец, Октавио отпустил меня, повернулся и достал из шкафчика еще одну бутылку текилы, а потом вроде как рассмеялся неизвестно чему и, пошатываясь, вышел из кухни.

Чарльз кивнул мне, подавая знак: Пошли. По дороге к машине мы увидели мальчишку на велосипеде, издалека наблюдавшего за домом. Чарльз, похоже, собирался что-то сказать ему. Карлос сделал вид, будто замахивается на парнишку. Тот даже не вздрогнул. И все так же смотрел на дом. Взгляд у него был поникший, но не такой, как если бы он был под кайфом или пьян. Мне почему-то вспомнился Слот из «Балбесов»[49]. А потом в памяти всплыл фильм, который я видел одним субботним утром, когда мне было лет пять или шесть. Там мальчик однажды просыпается слепым. До этого мне никогда не приходила в голову мысль о том, что можно вот так проснуться навстречу какой-то ужасной беде, которая перевернет с ног на голову твою налаженную жизнь. И вот что я чувствовал тогда. Когда опрокидывал рюмки одну за другой. Когда оказался в объятиях Октавио. Когда соглашался на какой-то план, заведомо обреченный на провал. Мне захотелось что-то сказать парнишке с велосипедом. Не знаю почему. Но слов не нашлось. Мы молча сели в машину и поехали домой. Тихое урчание мотора и дорога вели нас к какому-то дерьму, откуда нам уже никогда не выбраться.

Джеки Красное Перо

Джеки Красное Перо прибыла в Финикс из Альбукерке вечером накануне конференции, приземлившись после часового перелета в окутанном зеленовато-розовым смогом аэропорту. Когда самолет медленно покатил по полю, она опустила шторку иллюминатора и уставилась на спинку переднего сиденья. «Уберечь их от беды». Такова тема конференции в этом году. Она догадывалась, что организаторы имели в виду селфхарм, самоповреждение. Но разве проблема не стоит шире, охватывая и самоубийства? Недавно она прочитала статью, где приводили ошеломляющую статистику суицида в индейских общинах. Уж сколько лет работают федеральные программы по предотвращению суицида, пытаясь добиться цели с помощью билбордов и горячих линий? Неудивительно, что ситуация лишь ухудшается. Нельзя продавать лозунг о том, что жизнь удалась, когда в реальности все обстоит далеко не так. Вот и на этот раз Джеки надлежало принять участие в очередной конференции, организованной департаментом по вопросам злоупотребления психоактивными веществами и психического здоровья. Должность консультанта в этой области и требования гранта обязывали Джеки присутствовать на мероприятии.

В отеле ее регистрировала администратор с бейджем на груди, на котором значилось имя Флоренсия. От нее пахло пивом, сигаретами и духами. От того, что женщина либо выпивает на рабочем месте, либо пришла на работу поддатая, Джеки прониклась к ней симпатией. Сама она вот уже десять дней ни капли в рот не брала. Флоренсия похвалила волосы Джеки, которые та недавно покрасила в черный, чтобы скрыть седину и сделать стильный «боб». Джеки никогда не умела принимать комплименты.

– Какой насыщенный красный цвет, – сказала она о пуансеттиях за спиной Флоренсии, которые Джеки вовсе не нравились из-за того, что, даже живые, они выглядели искусственными.

– Мы называем их flores de noche beuna, цветы священной ночи, потому что они расцветают к Рождеству.

– Но ведь на дворе март, – заметила Джеки.

– По мне, так это самые красивые цветы, – сказала Флоренсия.

Последний рецидив болезни Джеки обошелся без серьезных последствий. Она не потеряла работу и не разбила машину. Она снова была трезва как стеклышко, а десять дней – это как год для того, кому постоянно хочется выпить.

Флоренсия сообщила Джеки, заметно вспотевшей, что бассейн открыт до десяти вечера. Солнце уже зашло, но жара все равно держалась на тридцатиградусной отметке. По дороге в свою комнату Джеки увидела, что в бассейне никого нет.