Там, в гостях

– Сходишь как-нибудь потом, – говорит ему Пол, как будто меня тут и нет. – Сейчас от тебя требуется купить выпивку, пока я укладываю Рути в постель.

– Мне ужасно жаль, Кристофер. – Ронни смотрит на меня беспомощно, моля о прощении. – Может, в другой день?

Отвечаю ему холодно:

– Может. – Нелепо, конечно, но я в ярости. Гости уходят, избавив меня от того, чего я так страшился: теперь не придется умирать со скуки, нянчась с ними остаток дня. Язвительно добавляю: – Все равно Полу не понравилось бы. Он наверняка видел все это раньше, ему не интересно.

– Кстати, о птичках, – слегка улыбается Пол. – Я правда все это видел прежде. Шесть лет назад, когда приезжал сюда с контессой. Все, что я хотел увидеть, мне тогда показали.

Мысленно говорю ему: черт с тобой. В который раз убеждаюсь, что первое впечатление о человеке – самое верное. Ну и пусть, вряд ли я снова увижусь с этими людьми. С Полом уж точно. Правда, сейчас, расставаясь с ними, я должен оплатить все, что они съели и выпили. Цифра астрономическая… ладно, неважно. Почему-то мне кажется, что заработанные здесь деньги мне не принадлежат. Что надо срочно потратить их, пока не пропали.

Но на что мне их тратить? Покупки тоже как будто не принадлежат мне, и большой синий кабриолет – точно не мой. Как тот, кем я себя воображаю, может владеть такой крутой машиной? Подобная вычурность не просто постыдна, она абсурдна. И садясь в машину, я чувствую себя самозванцем: если она моя, то я должен быть кем-то другим… Однако на регистрационных бумагах стоит мое имя, а в кармане у меня ключ, который подходит к замку зажигания.

Еду через жилой район по симпатичной улице в обрамлении палисандров. Я здесь живу. Проезжаю мимо дома, в котором у меня квартира. Я снял ее с мебелью, а раз жилье мне не принадлежит, не стал делать перестановку, не поменял картин – неплохие, кстати, репродукции французских импрессионистов; главным образом Ренуара, который сейчас в большом фаворе у колонии киношников. Здесь почти нет следов моего присутствия; придется искать отпечатки пальцев, лишь бы доказать, что я тут жил. Да и те, я уверен, будут едва различимыми. Заехать домой времени нет, пора возвращаться на студию. Я лишь слегка притормаживаю и вижу, как садовник-японец поливает лужайку, как цветет облаком золотистой пыльцы акация у окна, как зависла у бетона колибри. Включаю радио в машине. Слушаю рекламу и музыку. Часы фирмы «Булова». Купите «форд». «Я женился на ангеле»[86]. Новости. Прошлой ночью на Лондон вновь устроили массированный налет. В Англии уже наступила ночь, и лондонцы в кромешной тьме светомаскировки спешат кто куда, прислушиваясь в ожидании первых сирен и канонады. Прямо сейчас в этом невообразимо далеком мире кто-нибудь – Стивен, Аллен, Э. М., Джон или Мэри – наверняка думает обо мне, словно говоря об умершем: Кристофер то, Кристофер это, поступал эдак и делал то-то. А в другом мире, который намного, намного дальше – удаленный на световые года в психологическом смысле, – есть Вальдемар. И, может быть, он тоже думает обо мне.

Предположим, у меня есть власть над пятимиллионной армией и мне под силу в момент уничтожить ее, нажав кнопку на электрическом пульте. Последний, пятимиллионный человек в этой армии – Вальдемар. Нажму ли я кнопку? Нет, конечно же, нет, пускай даже остальные четыре миллиона девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять человек – изверги, готовые уничтожить мир. Это ниже моих убеждений и аргументов Августуса Парра, мой личный краеугольный камень непоколебимого пацифизма. Говорить о таком было бы стыдно даже Августусу.

То-то удивился бы сам Вальдемар!

А если он уже мертв, лежит где-нибудь в форме гитлеровца на подступах к Франции?.. Мой довод останется неизменен. Если я решил не нажимать кнопку из-за Вальдемара, я не нажму ее никогда. Ведь Вальдемаром может быть кто угодно.

Корпус сценаристов на студии – белый и огромный, как банк, под реющим американским флагом. За стойкой рецепции симпатичная девочка, как с экрана, и парень-курьер в синей студийной форме. Когда прохожу мимо, девочка даже не поднимает на меня глаз; это часть ее роли. Однако она узнала меня и давит кнопку на пульте, открывая передо мной дверь во внутреннее помещение. Дверь – обычная, низковатая, из твердой древесины, но только если ты в нее входишь. Для актеров-неудачников, мелких агентов, к которым никто не обращается, и туристов она волшебная. В вестибюле вечно сидит кто-нибудь из последней категории и смотрит на нее в надежде пройти на ту сторону или хотя бы узреть, как из нее выходит звезда или продюсер.