Там, за рекой

Наташа послушно начала описывать, помогая жестами:

– Большой, реально большой дядька с лишним весом. Шикарные бакенбарды и борода. Сам чернявый, может, в нем южная какая-то кровь, ну или еврейская. В очках, взгляд такой спокойный и умный. Глаза карие или темно-серые.

– Прекрасно, ты умница и могла бы, наверное, в милиции работать, – похвалила ее Олич. – В принципе, описание бьется с тем, что Кирилл рассказал. У него, конечно, язык победнее, но…

– А с чем не бьется? – перебил я.

– С реальным Кузнецовым это никак не бьется. Я же с ним много лет работала, до того как стала стационарной женщиной. У меня с Игорем куча фотографий, вон одна на стене висит.

Мы с Наташей обернулись как по команде. На стене действительно висела фотография. Вот только Кузнецова на ней не было. Какое-то мероприятие, что-то открывают, и на первом плане счастливая и прекрасная Олич с каким-то худощавым мужиком перерезают ленту. Мужик высокий, худой, с бородой. Больше всего он был бы похож на Достоевского, если бы его отправили перед фотосессией в барбершоп.

– Это не Кузнецов, – возразила Наташа.

– Ну или не тот, кто представился Кузнецовым вам, – кивнула Панова. – Кстати, мне бы то письмо посмотреть-почитать, что он тебе оставил. Уверена я, что там наверняка что-то есть. Не мог он не вставить в то письмо подсказку какую-то. Слишком это глупо и странно. Принесешь завтра?

Глава 18

Я кивнул, в душе же отругал себя. Думал ведь, что это письмо не просто так, да все не находил времени сесть и спокойно почитать. Тупица ты, Карпов, и лентяй.

– К слову, мне тоже письмо приходило, вернее, бандероль, – продолжила Олич.

– С «Алиэкспресс»: «тайный-клад-знак-масонов-золото-настоящее-23-карата-истинный-волшебство»?

– Очень смешно. Лучше помоги, открой буфет, чтобы мне не возиться, сверху бери конверт.

Я открыл старый, знававший лучшие времена буфет и достал оттуда конверт. Точно такой же я получил от Кузнецова. Вернулся за стол, раскрыл его и вытащил оттуда достаточно умелую акварель в паспарту из темного картона. На акварели в вихре из осенних желтых листьев проглядывали очертания какой-то незнакомой усадьбы и уже прекрасно знакомые нам башенки Старого Плёса. Наташа ахнула. Я сидел молча, и настроение у меня становилось с каждой секундой все более поганым.

– Можно сфотографировать? – спросила Наташа у Олич.

Та только махнула рукой – мол, ничего не имею против. Наташа, дитя инстаграма[1], тут же начала щелкать странную картину. Даже оборотную сторону умудрилась щелкнуть. Вот спроси, зачем она это делает, и не получишь никакого ответа. На мой взгляд, большинство современных фотографий делается, чтобы не взглянуть на них ни разу. Я и сам такой же, где-то в глубине моего смартфона лежат десятки видеозаписей с концертов. И это при том, что я сам ни разу их не пересматривал и даже если соскучусь, то скорее прослушаю этот трек в нормальном качестве, а не в плохо снятом видео сквозь похрустывание и попукивание микрофона.

– И давно эта штука к тебе пришла? Почтой доставили или подкинули?

Олич смешно наморщила лоб, припоминая даты.

– Примерно месяц назад, ну или чуть меньше.

– О, как. То есть это произошло явно до того, как я вообще узнал о существовании Старого Плёса и закрутилась вся эта чертова карусель.

Знаешь, вот чем больше я в этом варюсь, тем меньше мне все нравится. Сначала хоть какая-то логика была. Старый Плёс, потерянный город, в котором творится чертовщина. Не думал, что скажу это, но это было хотя бы насколько-то нормально. То, что происходит сейчас, это вообще ересь, похожая на карманы в детских куртках!

– Карманы?

Я постарался раскрыть свою мысль.

– Олич, ну ты же помнишь в детстве карманы в своей куртке? Наверняка они были, как и у всех детей, забиты каким-то странным хламом, камешками, веточками, магнитами и таинственными буквами «Ш» из разобранного трансформатора. А потом, если ткань плохая, карманы начинают ползти, в них появляются прорехи, множатся дырки, сначала маленькие, а потом все больше. И вот если в это время мама не обнаружила проблему, начинается самое интересное, практически магия.

– Ага, предметы начинают жить одновременно в карманах и в подкладке, а в самых запущенных случаях они еще и путешествуют из одного кармана в другой.

– Именно. И вот я прямо вижу, как мой унылый и нормальный мирок начал расползаться под воздействием чего-то странного. Кажется, я даже слышу звук, с которым это происходит.

Наташа с удивлением смотрела на нас с Оличем.

– Вы чего? Какие подкладки, какие карманы?

Я махнул рукой: мол, не слушай ты эту молодежь, что она понимает.

Мы поболтали еще минут двадцать, но так ничего особо хорошего и не придумали. Я, по просьбе Олич, сходил в ее спальню и принес пару краеведческих книг по Ленинградской области. Но, увы, там не нашлось той самой усадьбы, изображенной на присланной картине. И тут Наташа задала очень странный, но в то же время напрашивающийся вопрос: