Там, за зорями. Пять лет спустя

Баба Валя с утра уже успела поругаться с бабой Ниной. Кирилловна сегодня отчего-то заартачилась и отказалась дать есть бабе Вале, когда та с утра появилась у нее на пороге. В конце концов, баба Валя тоже получала пенсию, которая накапливалась у нее на счету, потому что ездить каждый месяц в Россию и снимать ее старушка не могла или не хотела. А если и ездила, снимала малую часть, которой надолго не хватало, остальное отправляла внукам на Север, где она прожила все молодые годы.

Баба Нина заявила, что у нее тоже есть дети и внуки, которым она хочет помочь. Баба Валя ушла ни с чем и, обиженная, голодная, отправилась в лес таскать бурелом, чтобы натопить дом. Ее запасы дров, заготовленных за лето и осень, закончились несколько недель назад, и теперь ей приходилось каждый день ходить в лес. Если же на улице было слишком вьюжно, баба Валя шла к Максимовне, у той за дрова отвечал квартирант. Сама баба Ариша едва передвигалась по дому, так ее скрутил ревматизм, но по-прежнему не отказывалась, если предлагали рюмочку-другую…

Выглянув из кухни, Злата ожидала увидеть обоих Масько. Как раз было время их прихода, а они обычно были пунктуальны. Но это были не они. В прихожую, закрыв за собой дверь, вошел Дорош. Сердце екнуло, и колени ослабли. Злата ухватилась за дверной косяк, боясь упасть и чувствуя, как сердце колотится, а горло сдавили спазмы. Господи, неужели он пришел? Она смотрела на него и не могла поверить. Она ждала его, ждала, пусть и пыталась уверить себя в обратном, пусть и говорила себе, что проживет без него, справится, сумеет, забудет… Но все равно продолжала ждать, надеяться, верить и мечтать. И вот он пришел, но Злата не бросилась ему навстречу, продолжая все так же стоять и смотреть. Как будто почувствовав ее волнение, внутри беспокойно зашевелился ребенок.

Интуитивно девушка прижала ладонь к животу и наткнулась на взгляд Дороша. И тут же убрала руку, на мгновение представив, как сейчас она выглядит в его глазах: закрученные в тугой пучок волосы на макушке, совсем не накрашена, в трикотажном светло-сером спортивном костюме и вязаных шерстяных носках, с довольно большим, выпирающим животом. Почему-то стало ужасно стыдно…

Вряд ли в таком виде Злата может быть привлекательной для него. Даже наоборот, в его взгляде, обращенном к ней, ей почудилась гадливость, граничащая с отвращением. Наверняка ему неприятно видеть ее такой…

Он снял шапку, пригладил волосы, да так и остался стоять с мрачным выражением лица, глядя на нее из полумрака коридора. Молчание повисло между ними и мгновенно заполнило все пространство комнаты, стало осязаемым, реальным, ощутимым, обволакивающим, давящим. И нарушить его даже простым приветствием показалось вдруг невозможным.

Дорош первым нарушил это оцепенение. Расстегнув куртку и не разувшись, Виталя прошел в столовую. Злата сделала несколько шагов и прижалась к дверному косяку. Она чувствовала, как возрастающее волнение, клокоча учащенным пульсом в области горла, заставляет ее пальцы нервно подрагивать и сжиматься. Ребенок беспокойно шевелил ножками, Злате очень хотелось прижать ладони к животу и успокаивающе погладить его, но, чувствуя на себе тяжелый, испытывающий взгляд Дороша, она не решалась сделать это.

— Ну, рассказывай, как дела? — пройдясь по столовой и снова обернувшись к ней, наконец, заговорил мужчина.

Он стоял перед ней настолько чужой, холодный, отчужденный, недоступный и такой далекий, что Злате стало страшно и неуютно. Показалось вдруг совершенно невероятным, что это тот самый мужчина, который несколько месяцев назад страстно и нежно сжимал ее в объятиях, смотрел так, что внутри все переворачивалось. Теперь же в его глазах не отражалось ничего. Губы были плотно сжаты, исключая даже намек на улыбку, которую она так любила. Было понятно, он приехал сюда не затем, чтобы узнать, как ее дела, здоровье, положение, не затем, чтобы увидеть ее, и уж, конечно, не для того, чтобы раскрыть ей свои объятия.

Как раз наоборот, и в это верилось куда больше, Виталя приехал сюда в надежде, что ребенок, которого она носит под сердцем и появления которого ждет с таким нетерпением, исчез, растворился, испарился, рассосался, умер. И Злата могла бы поклясться, что это известие принесло бы Дорошу не только облегчение, но и радость.

— Шикарно! — с некоторой долей иронии выпалила Злата. — Как видишь, я все еще беременна и твердо намерена остаться таковой максимум два месяца!

— Я в курсе. И знаю, как ты этим «дорожишь»! Наслышан о твоих подвигах! Сказать, каких именно?

— Скажи! Наверное, я совершила немало! Но на самом деле каждый прожитый день сейчас для меня что-то вроде подвига!

— И, конечно, скакать на сцене в новогоднюю ночь на улице в двадцатиградусный мороз было очень необходимо! Ставила эксперимент? Я ведь в курсе, что после этого ты загремела в больницу с угрозой выкидыша! Ты вообще о чем думала?

— А ты, небось, и рад бы был, если б он все же случился и все закончилось бы плохо?! — вырвалось у нее.