Там, за зорями. Пять лет спустя

И удивляться было чему. Дом, о котором говорила сейчас баба Маня, пустовал не одно десятилетие. Злата вообще не помнила, чтобы в доме этом когда-нибудь жили люди. Деревянный дом с обшарпанными грязно-голубыми ставнями, покосившейся крышей, дырявым шифером и почти разрушенным фундаментом. Старый сад, огород, заросший малинником и дикими сливами, покосившийся забор и старые высокие вербы у дома. Он был очень старым, этот дом. И то, что в оконных рамах стояло стекло, не спасало его от внешнего и внутреннего дряхления и разрушения. В нем давно просели и вросли в землю полы, сгнили стропила. По сути, если б у него не было хозяев, его, как и дом Шараев, который на самом деле был еще пригоден для жилья, но не имел хозяев, давно бы снесли, сровняв с землей. Но где-то в районном центре еще жили дети покойной бабы Нелли, которая умерла более тридцати лет назад, и периодически в районной газете появлялось объявление о его продаже.

Просили немного, но даже тех денег жаль было отдать за него. Этот дом не был пригоден для жилья. Его разве что на дрова можно было купить, хотя и в это верилось с трудом. И тут такая новость!

— Цімафееўна казала, дом не то штоб купілі, хазяева за так аддалі яго, толька за дакументы і спраўкі новыя гаспадары грошы заплацілі. Ён жа і капейкі не стоіць! Вецер сільны дуне — і, здаецца, дом вось-вось разваліцца! Печка з грубай разваліліся даўно, гарод заросшы, а што ў даму робіцца! Жах!

— Так кто ж его все-таки купил и зачем?

— А калі б мы зналі, Златуля. Я як да аўталаўкі ішла, бачыла, машына белая стаіць, да не бачыла нікога. А Сярак кажа, мужчыны нейкія былі! Каму патрэбен тэты дом? Жыць у ім няможна, а рамантаваць — грошай трэба столькі, што лепш новы па строіць! — убежденно заявила баба Маня.

Злата спорить не стала, но было любопытно узнать, кто в действительности купил этот дом и зачем.

— А яшчэ пліты нашы знайшліся…

— Да вы что? И где ж? Кто их своровал? Только не говорите, что кто-то из наших…

— Да не, што ты… Тэта з суседняй дзярэўні. Там якіясьці прыезжыя хату купілі, а ў двары лужы стаяць, вось яны і прыглядзелі пліты… Думалі, і не хваціцца ніхто… Участковы быў, прыязджаў Маськоў правяраць і Ніне казаў… Пліты яны назад прывезлі. Так што ляжаць…

Глава 17

Когда в клубе закончился концерт и ребята, собрав аппаратуру, ушли со сцены, Леша Блотский проводил их до машины и помог загрузить все, но домой не поехал, вернувшись обратно. Устроившись в углу барной стойки, он заказал коктейль и, потягивая его, ничего и никого не замечал вокруг.

Близился Новый год, и работы хватало, это, пожалуй, было единственным, что отвлекало, заставляло не думать, не ждать, не стремиться туда, за сотни километров, где он оставил свое сердце, свою душу. Часто после концерта он вот так же, как сейчас, оставался в баре клуба, где они выступали, или заходил в какое-нибудь полуночное кафе и сидел до закрытия. Или просто бродил по ночным бульварам, не замечая холода и вьюги, не видя вообще ничего вокруг. Нет, не пил, просто заказывал чашку кофе или легкий коктейль и, не в состоянии справиться с воспоминаниями, снова погружался в них.

Мучительно было это и, несмотря на те два месяца, прошедшие после разговора со Златой, все так же больно, невыносимо больно. Было в произошедшем что-то, не дающее парню покоя. И, казалось бы, за что себя винить, ведь это Злата предала его, разбив то, что казалось таким прочным и надежным, — их семью? Но все же чувство вины не покидало Лешу.

Бесконечные разъезды, собственная карьера, фестивали, гастроли, друзья — Злата все это понимала, они оба были творческими людьми. Но если нет? Ведь и случилось все, когда он был в очередном отъезде. В их отношениях, в его любви ей чего-то все же недоставало, и в том, что он не понял, не почувствовал, чего именно, тоже его вина. Блотский ведь как будто ослеп. И потерял то, что было главным в его жизни, то, без чего он не представлял себя, — жену, дочку, дом и Горновку — деревню, которая была ему так же дорога и необходима, как и Злате.

Пустая квартира, этот огромный город, близящиеся праздники — все было невыносимо. Все подавляло, угнетало, давило, не давая возможности встряхнуться, оглядеться, смириться и понять, наконец, как же и чем он будет жить дальше. Златовласой девочки с голубыми глазами не будет больше в его жизни никогда! И каждый раз, когда Алексей повторял это про себя, повторял, как будто приговор выносил, казалось, слышит он это впервые…

Парень чувствовал себя так, как будто не стало половины его самого, и не знал, как быть, за что ухватиться. Но еще труднее было отучить себя не думать, не беспокоиться, не просыпаться с единственным желанием позвонить, чтобы услышать ее голос. Леша знал, что Злата приезжала в Минск, и не раз. Он догадывался, где она теперь останавливается, но позвонить или даже просто увидеть ее мельком так и не решился. Как не мог и приехать к бабушке в Горновку.