Танах и мировая поэзия. Песнь Песней и русский имажинизм

А в окнах синагоги
Пунцовые ветви
Закатных пальм.

Седой раввин —
Вассанский дуб — не дрогнет?
В Шмойне Эсрей[54] заветных.

Борух, Ато, Адоной!

О, верные Ягве марраны,
Я — в пламени ваших костров,
И вот отрекаюсь, попранный,
От прежних зароков и строк.

И, кровью из сердца семижды
Кропя, как плоды Аарон,
Мое огневое Кол нидрей
/ Я в жертву кладу за народ.

Шма, Исроэл!

Это ланями дрожат
Колокольчики на Торе,
Как под лезвие ножа
Прихожане хору вторят.

Это щит Давида встал
Новою луной сегодня,
И поет в конце поста
Рог о радости свободней.

Это душу от земли
Саваоф высоко поднял,

И голубкой та гульлит
На Его благой ладони.

Шма, Исроэл,
Адоной Элогейну,
Адоной Эход!

[379]

Душа поэта и всего народа не случайно предстает голубкой в руках Всевышнего — образ, отсылающий сразу и к Книге Псалмов, и к Песни Песней. Рог, поющий о радости (как и «червленый рог», упоминавшийся ранее), — шофар, древнейший еврейский ритуальный музыкальный инструмент, созданный, согласно преданию, из рога того барана (агнца), который был принесен в жертву вместо Исаака во время несостоявшегося жертвоприношения Авраама (см. Быт 22). В шофар трубят в годину самых великих праздников и самых великих бедствий, чтобы услышал Всевышний. С трубления в шофар начинается праздник Рош га-Шана — Нового года. Именно в шофар должен трубить Мессия, который въедет во врата Иерусалима на белом осле. Его приближение приветствует поэт в цикле «Новый год» (1923);

Одевай же, осень, пышно
В тонкий пурпур и виссон
Наклонившегося Тишри
К чашам бронзовых весов.

Слушай скрип сандалий тирских,
Протруби в бараний рог:
Новый Гость Востока близко
С Книгой о судьбе миров.

В небе головою овна
Перед ним луна зашла,
И в глазах скрижалью новой
Развернулся красный флаг.

У него все тот же посох
Тысячу шестую лет
Миндалем розоволосым
Расцветает на земле.

Омывай же ноги Гостю,
Осень, грустная сестра:
Рош Гашоно звонко бросит
Золото Офирских стран.

[388]

Как явствует из контекста, мессианские надежды М. Ройзмана связываются с потрясениями и революционными преобразованиями, произошедшими и происходящими в России. Ему кажется, что возродилось героическое время Хасмонеев (Маккавеев), время борьбы за истинную свободу, что вместе с обновляющейся Россией переживут обновление все ее дети, все составляющие ее народы, в том числе и евреи. Молот Йегуды Маккаби (Иуды Маккавея), который обрушился на врагов в древние времена (согласно народной этимологии, прозвище Маккаби происходит от слова «молот»), ассоциируется в сознании поэта с молотом на красном флаге:

Пью вино воспоминанья
В заповеданной главе
О грозе былых восстаний
Маккавейских сыновей…

Сокрушил мечом Иуда
Войско Антиоха[55] в прах, —
Колесницы, башни — грудой
В пасть Хоронского костра[56].

И вождя прозвал Израиль
Молотом за тот удар,
На кровавых маках края
Песни мятежа создал…

Слышу рев, и лязг, и грохот:
Лагерь Горгия[57] — золой,

И на вражеских воротах —
Бусы вражеских голов.

И на стяге в блеске молний,
За Хевроном далеко,
Золотом расшитый молот
Смотрит в озеро веков.

[389]

Древний Хеврон, где раскинул некогда шатры, придя в Землю Обетованную, праотец еврейского народа Авраам, древний центр колена Йегуды, символ самой Иудеи, рифмуется в сознании поэта с Россией. Он наивно верит в то, что доблесть и мудрость древнего народа, его традиции, его несгибаемая вера понадобятся новой России: