Танец мотылька

— Нужно успеть отдохнуть, детка. Вставай, — психотерапевт ведет меня в спальню. Как мама, обнимает плечи, и, укрывая одеялом, тихим голосом шепчет: «Поспи».

Глава 37. Вспомни!

Прикрываю глаза и долгое время ловлю равновесие. Комната вертится, а кровать куда-то все время уезжает. Часы на стене бьют по вискам отбойным молотом. Сон не идет. Будто я провалилась в невероятную каучуковую ловушку.

Марк появляется через два часа.

Меня мутит так сильно, что я не могу поднять головы с подушки. Кажется, стоит встать и внутренности вывернет наизнанку.

Вера Васильевна приносит кусочки каменной соли и заставляет несколько взять под язык. Это помогает. После этого женщина долго держит пальцы на моих висках и, кажется, что я горю заживо. Несколько минут дышу шумно и корчусь от боли в лобовой части головы. Резко наливаются тяжестью ноги. Тело распирает изнутри, словно кожа сейчас лопнет, а мышцы растрескаются. Сомневаюсь, что смогу сделать хоть шаг, но, придерживаясь за руку психотерапевта, встаю на пол. Иду на автомате, подгоняемая страхом за жизнь Марка. Я должна ему помочь. Должна.

Мы спускаемся в гостиную. Сквозь приоткрытую дверь в дом заползает холод. Не глядя обуваю ботинки на окаменевшие ноги. Туго затягиваю липучки на голенище, которое не чувствую. Стоит мне услышать голос Вольного издали тошнота и слабость чуть не заваливают меня навзничь. Противный комок поднимается к груди, заставляя дышать рвано и судорожно. По телу ползут, щекоча до истерики, мурашки.

Это страх не за себя, а за него. За моего палача, который так мне дорог. Пусть я не говорю этого вслух, но сердце слишком прикипело к нему. Неосознанно, необъяснимо, неправильно. Но так уж случилось. Насколько чисты его помыслы мне трудно сказать. Если судить по последним дням в поезде, то все было слишком хорошо. Но то, что сейчас Марк пришел за мной и пугает, и радует: он мог спешить на помощь, но мог и выполнять задание. Какая-то часть меня надеется, что все-таки первое.

Скручиваюсь от волнения. Безмолвно кричу и не могу сдержать слез. Ноги не сгибаются: больно тянет под коленями. Сжимаю до белых косточек руки, сдавливая локоть Веры Васильевны.

— Тише. Вика, возьми себя в руки. Марк должен видеть, что ты в порядке. Успокойся. Иначе будет только хуже, — женщина помогает мне одеться. Накидывает на плечи теплую куртку, и мы вместе выходим на крыльцо.

Далее события развиваются так быстро, что я слабо помню подробности.

Чувствую себя обманутой и сломанной. Все что Пестов обещал, стирается напрочь. Никакой пощады нет и не будет. Он просто убивает Марка, вынуждая нас обоих покориться. Вера Васильевна не вмешивается и сдерживает меня. Говорит, что иначе нельзя. Нельзя?! Да разве это люди? Разве так можно?

Кричу и умоляю не трогать Марка, срывая голос. Николай швыряет и швыряет его, не прикасаясь.

Вольный истекает кровью, но все равно летит в огонь. Не соглашается брать мою память. Я умоляю его, а он не слушает. И как ему помочь не знаю.

Дрожу всем тело. Но не чувствую северного холода, потому что сгораю вместе с Марком. Умоляю его выполнить заказ, чтобы выжить. Я вижу в его васильковых глазах решительность. Глупую и бессмысленную решительность.

Пока мы разговариваем, Пестов с Верой Васильевной скрываются в доме. Из подлеска появляется Аким, и его прикосновение оглушает меня.

Я все вспоминаю. Настолько резко, что не успеваю прийти в себя. Шок застилает глаза, взрывает сознание и превращает меня в фарфоровую куклу, у которой сломались шарниры.

Марк, любимый, родной… Мой был. Задолго до аварии. Мы жили вместе около двух лет. Планировали расписаться. Уже купили кольца и подвенечное платье. Оставалось только назначить дату свадьбы.

Но потом что-то случилось: черная пелена заволокла мое сознание, и важное осталось за его пределами.

Я полгода жила в забвении. У меня была семья, брат, работа. Я падала и поднималась и все не могла понять почему меня не тянет ни к одному мужчине. Потом пережила насилие и утонула в океане боли.

Меня преследовало глубокое одиночество. Хотя в душе все время что-то горело, и я чувствовала, что не одна. Напрочь забыла о Вольном, но его тепло навсегда оставалось в моем сердце. Как невидимый ангел-хранитель, любовь хранила меня и придавала сил.

Кому это нужно было? Зачем стирать наши отношения? Неужели это та самая память, которую заказали изъять Марку?

Зимовский объяснял мне, что вытянутая память станет для меня недоступной навсегда. Копий нет, значит, нет шанса вернуть назад. Маг, который вытащит блок будет восприниматься мною, как враг. И, по теории, Марк этот отсек памяти тоже не сможет открыть. То есть, мы просто исчезнем друг для друга. Растворимся в мыслепространстве.

Вот откуда тот несуществующий трогательный момент, который заставил меня краснеть перед чужим человеком. Это была моя настоящая память! Любовь к Марку — не прихоть и не болезнь. Я — не стокгольмская жертва. Я чувствовала Вольного и подсознательно знала, что могу ему верить. Не могла понять почему, но верила. И любила.