Танец мотылька

Понимаю, что все, от аварии до сегодняшнего дня, спланированно. Нас обоих ведут к «я даю — он забирает». Моя сущность внутри верещит, как сумасшедшая. Это неотвратимо! Нельзя забирать глубинную память! В тот миг я понимаю, почему. И понимаю слишком поздно. Защитный блок снялся: Марк сможет теперь добраться до блока, но это приведет к тому, что мы друг друга уничтожим ментально. И сотрем навсегда.

— Марк, не делай этого. Даже, если я позволю. Не забирай… нас… — шепчу, глядя в его синие и печальные глаза. Я знаю его таким: родным, отзывчивым и готовым на все ради меня, и теперь все понимаю. Пазл сложился. Нас обоих зачистили, а затем столкнули в таком зверском задании.

Вольный все время думал, что авария — это наша первая встреча и я — просто объект. Иначе он никогда бы не причинил мне столько боли. Его все время кто-то вел, провоцировал и заставлял. Винить стоит того, кто это затеял — заказчика, а не Марка. Загребать жар чужими руками всегда легче, а еще проще, когда подневольный уверен, что у него нет другого выбора. Но несмотря на задание Любимый выбрал другой путь и пошел по зову сердца. Отказался. Один восстал против мощной системы магов.

Аким тянет меня в чащу, а я из последних сил выкрикиваю:

— Вольный, обещай мне!

Но ответ уже не слышу.

Ветки хлещут по лицу. Сухие листья и морозная труха застилают глаза. Все это прилипает к щекам и ресницам. Горячие слезы катятся по щекам, и боль выламывает тело.

Мы выбираемся через лес к воротам.

Навстречу выходит Бенедикт Егорович. А он здесь откуда? На секунду забываю о боли и пытаюсь понять, чего ожидать.

— Она готова, — Аким кивает и, подавая мужчине руку, склоняет голову. — Да и он… тоже.

Перед глазами возникает картинка с интернами, которые так же уважительно лебезили перед врачом. Сглатываю горечь. Все связаны, все замешаны. Кому верить? И к чему готова?

Дергаюсь и намереваюсь бежать, если придется.

— Спокойно, Крылова, — Зуев больно вцепляется в плечо. — Аким, я тебя отпускаю. Можешь даже позволить себе отпуск. С Пестовым сам разберусь.

— Аки-и-им, как ты мо-о-ог? — вою я, выворачиваясь из крепких рук врача, но тот тут же стягивает мои волосы на затылке и заглядывает в лицо. Желтые глаза мне кажутся такими злыми и беспощадными.

— Спокойно, чего ты ерепенишься? Ты знала, что так случится. Чего сейчас вздыбилась?

— Я еще прогуляюсь с вами, — говорит Аким. — Мало ли нужна будет помощь. Да и… есть у меня еще время.

Зуев машет «пойдем» и тащит меня через лес назад к дому.

Кричать больше нет сил. Молча плетусь, стараясь не отставать. Широкая ладонь мужчины все еще удерживает мои волосы. Кожа головы горит от натяжения. Но мне плевать на себя. Я не хочу идти к Марку. Знаю, чем все закончится. Неотвратимость. Неизбежность.

Все это время мы стремительно летим во влекущий нас, словно мотыльков, огонь. Ловушка смыкается и выход теперь только один: в пустоту. Навсегда.

На опушке собираю силы и отпихиваюсь от Зуева. Получается даже попасть ему в живот локтем. Отбегаю, но от внезапного толчка в спину заваливаюсь навзничь. Надломленная ветка расцарапывает ладонь.

Надо мной склоняется Аким.

— Покорись!

— Уйди! Придурок! От тебя плохо пахнет! — переворачиваясь, замахиваюсь ногой, но меня тут же откидывает невидимой силой на несколько метров. В спину впивается очередной остряк. Он вспарывает кожу и, уперевшись в ребро, замирает.

Хриплю и не могу шевельнуться.

— Не люблю бить девочек, но ты заслужила. Никто не может так говорить со мной. Тем более, подобная мелочь.

— Предатель! — выплевываю ему в лицо.

— Да-а-а, — Аким потирает тощие руки и, складывая перед собой пальцы, хрустит ими. — Но чем я хуже Марка? Ведь это он бил тебя и не щадил. Что ты так страдаешь по нему? Секс понравился, что ли?

— Он… — не могу набрать воздуха, чтобы сказать. Ветка подпирает легкие и вот-вот пронзит меня насквозь.

— Аким, хватит, — Зуев, отодвигая Кощея, помогает мне встать.

— Такие, как она, не заслуживают пощады, — шипит тощий. Вижу, как он вытирает слюну в уголках рта.

— Не тебе решать, — небрежно бросает врач, и мы идем к дому.

— Да… Еще не наступило время для моих решений, — бурчит Аким.

Я едва переставляю окаменевшие ноги. Сердце стучит так громко, что кажется кровь сейчас польется из ушей. Царапины на коже саднят, но это мелочь по сравнению с тем, что я чувствую в душе.

Перед нами распахивается дверь.

Издалека слышу грубый голос Николая. Он зол. Вера Васильевна выскакивает навстречу, но Бенедикт останавливает ее рукой.

— Иди займись цветочками, Вера. Не лезь, я тебя умоляю.

Женщина заламывает руки и, ссутулив плечи, пропускает нас в дом.

Дальше я не слышу и не вижу ничего, кроме Марка. У него окровавленное лицо, избитые руки, под распахнутой курткой черное пятно. Он выкрикивает мое имя и теряет сознание. Вырываюсь из хватки Зуева и падаю рядом с Вольным.

Слышу на задворках сознания чужие голоса, но не вникаю в суть. Сейчас нужно достучаться до своего дара и помочь Марку. Даже не хочу представлять, что будет, если не смогу. Я должна.