Танец песчинок

Крополь кивнул, затем встал, прошёл к окну и отворил его, позволяя песку прорваться внутрь.

– Да, ты не боишься. Как не боится Барон, не боится Легба, не боялся Канга… и Док. Он тоже не боялся, – произнёс Шустер тоскливо. – Я похитил голема у нашего доброго Рабби. Оживил эту тварь, чтобы напугать Дока, но всё пошло не так. Я перестал им управлять, представляешь? Я ведь всего-то хотел напугать его, но… ты спрашивал меня, Любо, не я ли убил Дока. Вот мой ответ – надеюсь, что нет. Я только хотел напугать… В убийстве нет ничего интересного, в отличие от страха…

Затем Шустер позволил воплю-вою вырваться из горла. Душераздирающий звук пролетел над домами, отражаясь эхом, а после затих. Когда Шустер обернулся, глаза его горели ещё ярче, а на губах играла довольная улыбка.

– А потом ты убил голема, чтобы он случайно на тебя не вывел.

– Смекнул, да. Не поздновато ли, Любо? Да, я это сделал. И я же заставил нашего дружка позвонить в полицию. Хотел свалить всю вину на Рабби, а заодно испугать его. Кто же знал, что старый интриган продумал всё гораздо лучше моего. Этот его самолёт… отличный ход!

Я не стал говорить, что Рабби отрицает свою вину в падении самолёта. Даже если Шустер это признает – ничего не изменится. К тому же, я не был уверен, что слова «просто попугать» были правдой.

– Ты умеешь менять внешность? – спросил я. – Среди твоих талантов есть такой?

Он помедлил немного, но кивнул. Кажется, я нащупал ту нить разговора, которая была неприятна Шустеру.

– Тогда почему ты не уберёшь глаза? Ты ведь мог сделать их нормальными, и тогда никто бы ничего не заподозрил. Уж я тем более не заметил бы.

– Это память, – Шустер вздохнул. – Иногда я начинаю заигрываться в крутого детектива. Тогда достаточно снять очки, посмотреть на себя в зеркало, и снова ясно, кто я.

– И кто же?

– Не знаю! – он взорвался криком и одним прыжком оказался рядом со мной. – Не знаю, Любо. Есть смутные догадки, есть предположения, есть миллионы вариантов, но я не знаю, кто я и что я. Но в той, первоначальной форме, которая у меня была при появлении на этом свете – можешь понимать, совсем не такая, как сейчас, – у меня были жёлтые глаза. Жёлтые, понимаешь?

– Понимаю…

– Брехня! Но я не обижаюсь на тебя. Ты ведь тоже не знаешь, кто ты есть, Любо. Даже сейчас ты не знаешь, потому что так и не выбрал, кем быть, а предпочёл, чтобы другие выбирали за тебя. Иногда я насмехаюсь над тобой, а иногда завидую. Неведение, что может быть прекраснее?

Я промолчал. В груди что-то всколыхнулось, завертелись вопросы и смутные догадки, но мне не хотелось озвучивать их Шустеру. Этот человек пока ещё оставался моим другом, поскольку жила память о том, кем он был для меня раньше. Но чем больше он говорил, чем больше я наблюдал за ним, тем лучше я понимал, что наши дороги расходятся. Они уже разошлись, а теперь мы всё дальше.

– Не надо трагедий, – Шустер поморщился. – Я прям чувствую, что сейчас ты начнёшь нести какие-нибудь прописные истины. Пожалуй, пойду прогуляюсь. Ненавижу быть рядом с тем, кто впадает в сентиментальщину.

– И это говорит мне тот, кто оставил глаза, чтобы помнить? – огрызнулся я. – А может быть, это вовсе не для того было, а просто ты устал прятаться? Хотелось, чтобы кто-нибудь всё обнаружил и начал задавать вопросы. Чтобы кто-то догадался о твоих способностях. Разве не так всё было?

– Великий психолог Любомир Грабовски, спокойной ночи.

Дверь захлопнулась. Я откинулся на подушку и с ненавистью посмотрел в потолок. Разговор оставил тягостное впечатление. Мне захотелось поскорее заснуть, чтобы избавиться от привкуса разочарования во рту.

Когда у меня это наконец-то получилось, мысли завертелись с бешеной скоростью, рисуя странные, но очень живо перекликающиеся с реальностью картины. А после, когда одна из картин на секунду остановилась, я увидел гигантскую узорную паутину и понял, где в ней место для меня…

* * *

Солнце вновь стояло над Мединой. Если не приглядываться, то ничего не напоминало о катастрофе, которая почти произошла вчера. Люди возвращались к привычному ритму жизни, очищая память от неприятных событий.

Пройдут месяцы, и чёрная буря, что едва не обрушилась на город, превратится в легенду. Обрастёт ненужными подробностями, приобретёт новых героев и потеряет тех, кто в действительности сделал всё, что было необходимо.

Подобно своим жителям Медина избавлялась от всего, что могло ей навредить, превращая любую беду в победу. В этом была часть её силы и в этом же намёк на то, что происходит в действительности.

Я шёл к особняку барона, чтобы превратить свой намёк в уверенность. В отличие от города я хотел знать, что именно произошло.

* * *

У дверей вновь не стояла стража, а внутри особняка я застал гигантскую перестройку. Барон в чёрных брюках, сандалиях и белой рубашке с отворотами, выставлявшей напоказ густые седые волосы на груди, расхаживал между прислужниками и командовал:

– Перенесите кресло сюда. Шкаф сдвинем к окну. Вот эта колонна мне не нравится, так что у вас есть время до вечера, чтобы её снести…