Танец песчинок

«Нет, – подумал я. – Мы все здесь похожи только на Медину. Мы такие же, как она. Если что нас и тянет, так это город, который собирает себе жителей».

Слова Легбы о скрывающейся здесь силе имели под собой реальную основу. Живя в центре урагана, легко представить, что нет никакой опасности. Док, Рабби, Легба, Рюманов и другие при поддержки своих религий и способностей видели больше, но, скорее всего, тоже лишь часть картины. Попытки узреть всё разом наталкивались на противодействие.

Я подумал, как мало видел и вижу сам. Мне знакомы работа и дом. Места, в которых я бываю изредка. Некоторые достопримечательности, о которых я слышал или видел издали. Что и говорить, если я лишь спустя десять лет добрался до вокзала, чтобы посмотреть на тот самый поезд?! И лишь после смерти человека, который там жил.

Если бы в Медине толпы туристов слонялись тут и там, я бы гораздо лучше знал город. Места, где собираются люди. Как пройти туда-то или туда-то. Где лучше поесть, а где остановиться…

Но туристов в Медине не бывает. Сюда приезжают, чтобы остаться, сбежать или исчезнуть. Второго и третьего хотят не все, но город не принимает каждого. Он словно испытывает людей на прочность – каждый день, каждый час, каждую секунду решает, достоин ты жить здесь или нет.

Мы, жители Медины, были настолько разными и странными, что все вместе действительно были похожи. Мы даже не замечали странности друг друга. Считали их сами собой разумеющимися.

Князь Грабовски, наследный правитель и изгнанник Словакии. Чем не подходящая компания для жрицы Вуду, механического старика, человека с зеркальными очками, русского барона-священника, да и толпы нам подобных?

Что мы здесь забыли? Здесь ведь нет ничего. Только песок и ветер.

Я остановился, наклонился и неожиданно для самого себя зачерпнул горсть песка. Выпрямившись, я смотрел, как песчинки скользят сквозь пальцы, а ветер относит их в сторону.

Это могло показаться глупостью, но мне почудилось, что стихли все звуки. Даже ветра не было слышно.

Песок просыпался, я посмотрел под ноги и пошёл дальше. Это была ещё одна вещь, над которой за десять лет жизни в Медине я никогда не задумывался.

О том, что можно просто стоять и смотреть, как сбегает песок сквозь пальцы. Может быть, мы ищем не вещь и не силу, но именно вот это ощущение? Спокойствие, сила и понимание – всё тлен. Есть лишь ты и песок, который утекает, словно время. И ветер, который подобен вечности, разбрасывает крупинки времени без жалости и сомнений.

Если бы всё было так просто.

Интерлюдия: Легба

Люди хотят поиметь весь мир и не поиметь при этом проблем, но почему-то постоянно забывают предохраняться.

Легба фон Гётце

– Он вернётся, – говорит Легба своему отражению. – Этот болван у меня в руках, хотя думает, что всё контролирует. Все алкоголики так думают.

Прошло всего минут пять, как Грабовски ушёл. Небольшой факт о том, что барон узнал голема, обрадовал детектива едва ли не больше, чем секс, но Легба не чувствует обиду. Для неё секс тоже всего лишь побочное – пусть и приятное – событие.

Сейчас она стоит перед зеркалом обнажённая и разглядывает себя. Грабовски пытался быть нежным, но парочка синяков всё-таки появилась, а грудь и шея стали красными от раздражения. Нет ничего хуже мужиков, которые так и не определились: носят они бороду или же бреются начисто. Как показывает практика, и в остальном они предпочитают поступать половинчато.

Тем не менее, Легба довольна. Несмотря на все его минусы, заполучить Грабовски – большая удача.

– Только не пытайся использовать его сразу, – Легба продолжает говорить с отражением. – Пусть он думает, что всё под контролем. А когда выпадет случай, тогда и посмотрим, что можно сделать с этим сентиментальным болваном, который прячется внутри детектива Грабовски.

– Мне показалось, ты была искренней с ним, – отзывается пустота в сердце. – Тебе ведь понравилось.

Легба предпочитает не разговаривать с пустотой. Особенно в тех случаях, когда слова, идущие изнутри, подозрительно похожи на правду.

Кому нужна правда в наше время?

Легба смазывает шею и грудь успокаивающим кремом, чуть проходит лёгким тоном по тем местам, где виднеются синяки, ещё раз оглядывает себя и остаётся довольной увиденным.

– И всё-таки, тебе было хорошо, разве нет? – вновь подаёт голос пустота.

Легба фыркает, но правдивость этих слов отрицать ещё сложней. В Грабовски действительно оказалось что-то возбуждающее. Наверное, налёт обречённости и печали, лежащий на его душе. Или то, что он старался быть нежным при всей своей грубоватости. В любом случае, общение вышло не только полезным, но и приятным.

Раздаётся стук в дверь, отделяющей комнату от бара. Стук условный, и он означает, что пришёл посетитель, которого Легба меньше всего хочет видеть.

– Барон, – выдыхает она сквозь зубы.