Танец с драконами

– Мул сдох, – объяснил Тирион. – И Нянька тоже, бедолага. А теперь и сам Йеззан оседлал бледную кобылицу, и ещё шестеро его воинов исходят на дерьмо. Можно мне два полных ведра?

– Как скажешь. – На этом разговор закончился.

«Опа, уж не услышал ли ты стук копыт?» – Ложь насчёт воинов заставила одноногого шевелиться гораздо быстрее.

Они двинулись назад. Каждый из карликов тащил два ведра, полных до краёв чудной водичкой, а сир Джорах нёс по два ведра в каждой руке. Становилось жарче, воздух был плотным и влажным, как мокрая шерсть, и с каждым шагом ноша становились всё тяжелее. Долгая прогулка для коротких ног. Вода выплёскивалась из вёдер при каждом шаге, обливая ноги, покуда колокольчики вызванивали походный марш.

«Если б я только знал, отец, что всё обернётся вот так, то, может, сохранил тебе жизнь».

В полумиле к востоку, в том месте, где подожгли палатку, в небо поднимался тёмный шлейф дыма. Жгут умерших прошлой ночью.

– Сюда, – сказал Тирион, мотнув головой направо.

– Мы не так шли, – удивлённо взглянула на него Пенни.

– Не стоит нам дышать этим дымом, полным зловредных испарений. – Это не было ложью. Не совсем.

Пенни вскоре запыхтела, сгибаясь под тяжестью своих вёдер.

– Мне нужно передохнуть.

– Как скажешь. – Радуясь остановке, Тирион поставил ношу на землю. Ноги свело жуткой судорогой, поэтому он нашёл подходящий камень и уселся на него растереть ляжки.

– Я могу помассировать, – предложила Пенни. – Я знаю, где расположены узлы.

Несмотря на зародившуюся в нём привязанность к этой девушке, ему всё ещё становилось не по себе от её прикосновений.

Он обернулся к сиру Джораху.

– Если тебя изобьют ещё пару раз, ты станешь уродливее меня, Мормонт. Скажи, у тебя хоть какие-то силёнки остались?

Большой рыцарь поднял чёрные глаза и посмотрел на него, как на недоразумение.

– Достаточно, чтобы свернуть тебе шею, Бес.

– Это хорошо, – Тирион взялся за вёдра. – В таком случае, нам сюда.

Пенни наморщила лоб:

– Нет. Нужно налево, – указала она пальцем. – Вон она, Ведьма.

– А вон то – Злая Сестра, – мотнул головой Тирион в обратном направлении. – Верь мне. Так, как я говорю, быстрее.

Карлик зашагал, звеня колокольчиками, не сомневаясь, что Пенни идёт следом.

Иногда он завидовал глупеньким мечтам этой девушки. Она напоминала ему Сансу Старк, девочку-невесту, на которой он женился, а потом потерял. Несмотря на все ужасы, которые пришлось пережить Пенни, она каким-то образом осталась доверчивой. Ей нужно поумнеть. Она старше Сансы и, к тому же, карлица, а ведёт себя, словно благородная дама и писаная красавица, а не рабыня в труппе уродцев. По ночам Тирион часто слышал, как она молится. Напрасная трата слов.

«Если и есть боги, которые могли бы её услышать, то это как раз те чудовища, что мучают нас себе на потеху. Кто ещё создал бы такой мир, полный неволи, крови и боли? Кто ещё сотворил бы нас такими?»

Иногда ему хотелось отвесить ей пощёчину, встряхнуть, наорать – что угодно, лишь бы она очнулась от своих грёз. «Никто нас не спасёт! – хотелось ему крикнуть ей. – Худшее впереди!» И всё же, по какой-то причине, он не мог произнести этих слов. Вместо того чтобы хорошенько двинуть по её уродливому лицу, чтобы сбить шоры с её глаз, он всякий раз обнаруживал, что сжимает её плечи или обнимает её. Каждое прикосновение – ложь.

«Я расплачивался с ней таким количеством фальшивой монеты, что она почти уверена, что богата».

Он скрыл от неё даже правду о Яме Дазнака.

«Львы. Они собирались натравить на нас львов. Да уж, вот была бы ирония». – Может у него хватило бы времени на короткий, горький смешок прежде, чем его разорвали бы на части.

Никто никогда не рассказывал ему о том, какой конец им уготован, во всяком случае, вслух, но догадаться было не сложно. Под кирпичами Ямы Дазнака, в мире, скрытом под местами для зрителей, в тёмном царстве гладиаторов и обслуживавшей их, живых и мёртвых, прислуги – кормивших их поваров, вооружавших их торговцев железом, пускавших им кровь, бривших и перевязывавших им раны цирюльников, ублажавших их до и после битв шлюх и трупоносов, утаскивавших проигравших с песка баграми и цепями.

Первым сигналом Тириону послужило выражение лица Няньки. После их представления они с Пенни вернулись в освещённую факелами камеру, где бойцы собирались до и после поединков. Кто-то точил оружие, кто-то приносил жертвы странным богам или успокаивал нервы маковым молочком, прежде чем отправиться на смерть. Те, кто уже сразился и победил, играли в углу в кости, смеясь так, как могут смеяться только те, кто только что смотрел в лицо смерти и выжил.