Танец с Фредом Астером

– Почему? В нем много намешано, но порядочным я бы его не назвала. Даже наоборот, он совершенно непорядочен.

– В театре трус не бывает героем. Презрению Ули предпочитает ненависть. В сущности, роль гонимого ему, по-моему, где-то даже нравится.

Манхэттен допила кока-колу.

– Ты позвал меня, чтобы вместе посочувствовать горестям великого человека?

– Не только, – признался Рубен, отпив глоток имбирного эля.

Он вытянул под столом свои длинные ноги кузнечика.

– Послушай. Мы с тобой еще ни разу не говорили с глазу на глаз. Мне кажется, что брату и сестре не мешает… узнать друг друга получше. Я никого не принуждаю! – поспешно добавил он, подняв руки, словно хотел защититься от вспышки гнева. – Давай, скажем так… подружимся.

Ей вспомнился декабрьский вечер, когда их отец (ей было трудно произносить даже про себя эти два слова, особенно их, во множественном числе) заставил их обоих изображать в «Копакабане» влюбленную пару, чтобы усыпить ревность Юдоры, его последней пассии.

В тот вечер Рубен, более искушенный или просто прозорливый, догадался о родстве, связывающем его с Манхэттен.

И в тот же самый вечер – никуда не деться от этого вечера! – случай снова свел ее со Скоттом Плимптоном, частным детективом, который отыскал следы Ульриха Бюксеншютца Стейнера, ее беглого отца, ставшего Ули Стайнером, звездой Бродвея. Шел снег. Ей было холодно. Скотт привез ее к себе домой.

Манхэттен вздрогнула, охваченная печалью, и ей захотелось выпить, чтобы продемонстрировать беспечность, которой не было и в помине. Стаканы оказались пусты. Она протерла очки, надела их, убрала в сумочку сигареты и махнула рукой официанту.

– У нас нет никаких причин… не подружиться, братишка.

Узкое лицо Авраама Линкольна просияло улыбкой.

– Тогда давай пообедаем вместе на днях, сестренка. И познакомимся наконец как следует.

Они расплатились. Манхэттен встала, похлопала его по руке.

– Почему бы нет. Если ты перестанешь одеваться как на похороны.

* * *

Хэдли сбежала по ступенькам «Кьюпи Долл», своего второго места работы, на ходу снимая перчатки и шляпку. Опоздала на двадцать минут!

Хозяин клуба сделал ей грозные глаза. Но Хэдли знала, что мистер Акавива этим и ограничится.

Как только она вышла из раздевалки, Лили, такая же такси-гёрл, как и она, кинулась к ней, поправляя распустившийся завиток на лбу.

– Явилась наконец-то! Сегодня все как с цепи сорвались.

– Извини. Ошиблась линией на пересадке, когда везла Огдена домой, у него теперь новая няня, я еще не привыкла. Приходится таскаться аж в Бронкс. Но ему там хорошо, он к ней привязался.

– А ко мне привязался оптовый торговец щетками, и мне от этого совсем не хорошо.

– Щетки?..

– Обувные, зубные, посудные, для ногтей, колтунов, париков, бород… Самой впору открывать лавку, всё уже знаю. Ради бога, избавь меня хоть на время от этого бесноватого!

Не успела Хэдли открыть рот, чтобы возразить, как Лили подтолкнула ее к подвыпившему клиенту с обширной лысиной; жилет его костюма был украшен рельефными тюльпанами.

– Элвин Боллбек, – представила она его. – За один пасодобль он расскажет тебе всю жизнь щетки для ковров от рождения до гробовой доски. Вот увидишь, это нечто.

На какую-то долю секунды мужчина был раздосадован, когда завитки Лили улетели прочь, но его мордочка мыши с усами – разумеется, щеткой – тут же расплылась в улыбке при виде Хэдли. Оркестр грянул Toot Toot Tootsie Goodbye.

– Я буду наступать вам на пятки, как вторник понедельнику! – предупредил Мыш с утробным смешком, не предвещавшим ничего хорошего.

Он ухватил ее за бедра и, лавируя, вывел на середину танцпола. В глубине зала, где был тир, одержимые стрелки словно силились перекрыть музыку громом выстрелов.

– Я впервые в Нью-Йорке! – объявил Мыш. – Живу в Западной Виргинии, выехал поездом чуть свет и…

Хэдли наклонила голову, избегая дыхания, обдававшего ее запахом «Будвайзера» и тушенки.

– Расслабьтесь! – осадила она его. – Это румба, а не заплыв кролем. Вам нравится город?

Раздухарившись, он купил шесть танцев подряд. Этого, однако, не хватило, чтобы нарисовать ей масштабное полотно во славу щетины, заполнявшей его жизнь. Когда оркестр сделал паузу, Хэдли, едва живая, дотащилась до барной стойки, где уже сидела Лили в компании Джинкс и Ура, тоже такси-гёрлс.

– Уф-ф-ф-ф-ф! – выдохнула она, забираясь на высокий табурет. – Мне требуются литры разрядки.

– Людвиг! – позвала Лили, постучав по стойке веером. – Всем как обычно. Сам знаешь.

– Вода с мятным сиропом. Гренадин. Джин. Яблочный сок, – перечислил Людвиг, первоклассный бармен заведения.

– Только не всё в один стакан.

– Нью-Йорк – сказочный город, при условии что в сумочке найдется пластырь, – простонала Джинкс.

– Мамбо превращает пальцы ног в игральные кости, – подхватила ее подруга со странным именем Ура (как гип-гип).

Усталые ножки украдкой освободились от лодочек на шпильках. Оркестр наяривал A Pretty Girl is Like a Melody. В углу гремели выстрелы.

– Что-то слишком тут тихо! – прокричала Ура. – Аж слышно, как тает лед.